Гойда

Алёна обмочила полотенце в чистой воде, отирая тело Штадена. Фёдор заверился, что коли того и выходит кто, так то будет эта Алёна, явившаяся из ниоткуда. Басманов отправился в погреб. Спустившись по холодным ступеням, Фёдор застал крестьян врасплох. Стольники да прочая прислуга подорвались со своих мест – кто где сидел – кто на скамьях, а кто и вовсе на голом полу. Басманов окинул беглым взглядом здешних слуг да приметил нечто, что смутило кравчего. То была бочка, стоявшая будто наготове, выставленная из ряда.

– Это ещё что? – вопрошал Фёдор, подступаясь к бочке.

– То к царской трапезе, боярин, – лепетал худощавый долговязый холоп.

Басманов свёл брови, подивившись, однако, что будто бы владыка столь рано уж отдал приказ о приготовлении к трапезе, а тем паче что сей приказ обошёл стороною царского кравчего.

– Пришлые уж страшились оплошать, от спозаранку всё и готовили, – доложил холоп, видя смущение на лице Фёдора.

– Кто нынче прислуживает при столе? – Басманов резко отстранился, пристально глядя на холопа.

– Так это, как его?.. – Холоп сглотнул, силясь припомнить имена, и Фёдор опередил его.

– Ерёма небось? – спросил Басманов и, не дожидаясь ответа, бросился прочь.

В мгновение взмыв по ступеням, Фёдор задел плечом дверной косяк. Будто вовсе не чувствуя удара, он летел дальше. Забываясь в этой спешке, он миновал коридор, бросившись ко светлой палате, где едва-едва занялась трапеза.

То лицо, отмеченное поперечным шрамом, и впрямь маячило тут, подле владыки. Стоило Басманову явиться, как всё настроение царя переменилось. Иоанн пристально посмотрел на опричника. Царица с царевичами взволнованно глядели, не ведая, что нынче грядёт. Юноша щёлкнул рындам и жестом повелел схватить холопа. Ерёму заломали в один миг, выкрутив ему руки со страшной грубостью. Сам же Фёдор подступился ко столу, глядя на вино.

– Кому и чем служил ты доныне, пёс? – строго вопрошал Басманов, беря царскую чашу со стола. – От чёрта с два ты в стольниках ходил – давно бы тебя розгами забили за работу такую!

– При князе Горчакове, боярин, смилуйтесь! Мясником служил! – взмолился Ерёма, срывая голос от боли.

– Стало быть, Горчаков тебя подослал, как крысу чумную? – вопрошал опричник, поднося чашу к себе.

– Пощади, царь-батюшка, не губи! – вновь восклицал холоп. – Скверный раб я твой, но покорный, верный!

– Либо ты донельзя криворукий, либо ты обманом навязался в стольники, чтобы царя сгубить, – произнёс Басманов, глядя на тёмное вино, что ласкалось в хладных объятиях златой чаши.

Царевичи затаили дыхание, в ужасе переглянувшись меж собой, едва заслышали грозные слова. Фёдор протянул чашу холопу. Рынды освободили Ерёме одну руку. Крестьянин ухватил чашу и испил до дна без малейших раздумий под пристальным взором владыки да кравчего его.

Холоп отдал чашу Басманову, а сам склонил главу, боясь поднять очи. Несколько мгновений стояло тяжёлое безмолвие. Прошло слишком много времени. Фёдор свёл брови, заглядывая в лицо холопа. Крестьянин не предался никаким тяготам яда. Басманов пуще прежнего нахмурился, возвращаясь ко столу. Под пристальным взором государя Фёдор вновь наполнил чашу вином. Бросив косой взгляд на холопа, что стоял ни жив ни мёртв, опричник поднёс чашу столь близко, сколь было возможно, чтобы услышать запах.

Тихо хмыкнув себе под нос, Фёдор пригубил, испив маленький глоток, и весь обратился своим чувствам. Раздался тихий, низкий смешок владыки.

– Значится, – протянул Иоанн, жестом веля воротить его чашу, – парень попросту криворукий?

Ерёма, уж не помня себя со страху, часто закивал. Басманов цокнул да отмахнулся от крестьянина.

– Пошёл вон, – повелел Фёдор, и холоп тотчас же подчинился и как ужаленный дал дёру.

Басманов глубоко вздохнул, беря кувшин с вином, и, обойдя стол, наполнил чаши царской семье, не обделив притом и юных царевичей.

– Так, Фёдор Алексеич, – обратилась царица, когда опричник подался к ней, наливая вина, – уж молвите наверняка – пить али нет?

– Пить, всяко пить, моя царица, – ответил кравчий, поднимая свою чашу.

* * *

Ох и славный же пир затевался – громкая песнь да игра наполняла воздух, а дух от кушаний стоял на всю палату. Пришлось отворить окна настежь, впуская прохладный ночной воздух, да и тот быстро полнился застольным жаром. Морозов поперхнулся мёдом, как увидал молодого Басманова, разрядившегося к пиру. Длинный подол развевался в разные стороны, поспевая за лихой поступью, пестря расшивкой да цветами огненными. Скуратов похлопал Морозова по спине, усмехаясь в рыжую бороду.

Штаден отлежался денёк, и то лишь по настоянию Фёдора, и уж нынче явился на пир. Рука его была подвязана на груди. Немец был бодр да резв и уж выпил сполна, чтобы заглушить боль, ежели оная подступится к нему.

Переводя дух, молодой Басманов на время отпустил ряженых дружков своих резвиться без него. Сам же Фёдор, исполнившись долгом кравчего, взял кувшин терпкого мёду да неспешно обходил столы. Как дошла очередь до немца, Фёдор с особой улыбкой подступил к другу. Генрих протянул свою опустевшую чашу, и Басманов принялся наполнять её да нарочно залил за края.