Но сон свое берет, и через полчаса борьбы жена сдалась:
— Только не пей все подряд. Сегодня уж потерпи, а завтра я найду рецепты.
— Ладно.
Я остался наедине с жуком.
Импульсы боли с неотвратимостью маятника били в левый глаз.
Счастливчики не знают, каково это — сидеть одному в темноте, терпеть издевательства жука и знать, что НИКТО и НИЧЕМ помочь тебе не может? Страшная обида на несправедливость этого мира переполняет тебя… Хорошо, что у меня нет пистолета. Но праведный гнев никуда не денешь.
— Сейчас я тебя, — в тихом бешенстве пообещал я ненавистному насекомому.
Посмотрел правым глазом на россыпь препаратов, в одном из которых, возможно, заключалось спасение.
И выпил таблетку из коробочки золотистого цвета[11]
, а саму коробочку положил в карман халата. Выключил настольную лампу. Откинулся в кресле. Закрыл глаза. Боль стала постепенно стихать, я погрузился в полудрему, а прыгающие в глазах мухи стали медленно вытягиваться в качающиеся черные тени, протянувшиеся от камней и маленьких, с тарелку, кратеров.Я шел по Луне.
Я ШЕЛ ПО ЛУНЕ!
Это даже нельзя назвать ходьбой, это нечто среднее между чудесным полетом и медленным движением водолаза по дну. Шаги-прыжки, в призрачном, сонном, беззвучном мире. Беззвучном? Я прислушался.
Нет, звук все же был. Но не шагов. Тихое, монотонное ворчание системы охлаждения скафандра и редкие вздохи клапанов подачи воздуха. Странное, незнакомое ощущение полета. Можно ли идти, если ноги неподвижны? Если тебя несут. Там, на Луне, шел кто-то другой, я лишь смотрел его глазами и слышал его ушами.
Невероятная картина затолкала боль куда-то в дальний угол сознания. Я открыл глаза и улыбнулся. Наш старенький, купленный еще к свадьбе, холодильник, монотонно урчал в своем углу; «вздохи» оказались просто звуками, к издаваемыми водопроводом: ночью давление воды снижали, пластмасса труб по-своему отвечала на это.
Боль отдавалась последними угасающими пульсациями; подобно уходящей грозе, они уже не были страшными. Я сидел в темноте и думал. Большинство людей, работающих на космос, в глубине души мечтают о полете. Непременно. И будут мечтать, пока полеты редки и недоступны, а значит, окружены почетом и романтикой. И я мечтал, о Луне, ведь я работал на «Грамман». Мечтал до тех пор, пока не погибла экспедиция.
Необычный кратер был обнаружен орбитером нашего производства восемь лет назад, во время картографирования Луны. Тогда ночью дежурил Вэн, а я его утром сменил. Мы первые и заметили феномен — кратер без пыли.
Шум тогда подняли фантасты и псевдонаучные журнальчики. Они всегда получают дивиденды с открытия, даже если его и не было.
Ученые же обсуждали новость в узком кругу.
Были предложены десятки гипотез, но ни одна из них не казалась убедительной. Споры до хрипоты, леса сломанных копий… Данных не хватало, все были единодушны в одном: необходима пилотируемая экспедиция. Потому что только люди смогут различить, было там что-то природное, или…
А заодно и собрать образцы. Если сильно повезет и обломки.
Для этого нужно всего лишь убедить Больших Людей дать Большие Деньги. Вот тут поднятый газетами шум пошел на пользу.
И очень быстро, всего через пять лет, полетели.
Что случилось там, никто не знает. И теперь уже не узнает. Ясно одно: экспедицию погубил «человеческий фактор». Записи телеметрии однозначно показали: аппаратура работала исправно до конца.
Боль, наконец, стихла, я поднялся в спальню и осторожно, чтобы не разбудить Тину, забрался под одеяло. Приступ мигрени вымотал меня, и, как бывает при сильной усталости, я не мог уснуть еще какое-то время. Я думал о Луне и погибших астронавтах. Зеленые цифры показывали полчетвертого.
Беспощадный будильник ударил по мозгам, отпустив на сон, казалось, минут пять. Я закрыл голову одеялом.
— Барни… — Тина гладила меня по плечу. — Барни, ты как?
— Сейчас. Встаю.
Тяжело работать, если полночи не спал. Хорошо, что дежурство выпало без происшествий; все подопечные спутники работали штатно, и даже связь с нашими плавучими базами, зависимая от капризов океанской погоды, ни разу не подвела.
У меня не выходила из головы ночная «прогулка» по Луне. Призрачные медленные шаги-прыжки ночью, вкупе с уходящей болью казались настолько притягательными, что хотелось испытать их вновь…
Наконец долгий день закончился. Пришел на ночное дежурство старина Вэн. Когда я передавал ему смену, заметил, что он был хмур — а это на него не похоже. И белок его правого глаза был весь в мелких красных прожилках.
— Что с тобой, Вэн?
— Ничего, — буркнул он, — голова полдня болела. Не поспал толком.
— Во! А у меня то же самое ночью! Может, шефу сказать? Вызовет кого-нибудь на замену.
— Еще чего! — Вэн сверкнул глазами. — Отдежурю, не впервой.
— Как знаешь…
— Ладно, иди, — Вэн сел на мое место и уставился в монитор.
— Я все перерыла, — сказала Тина, — весь дом. И не нашла. Смотри в машине. Больше быть им негде.
После недолгих поисков рецепты нашлись. Я сунул их, по привычке, в старый бумажник, а его — в отделение для перчаток. Тина ушла разбираться с лекарствами.