Голая Джульетта

Он глянул на соседнее сиденье. Джексон, напялив наушники, свернулся клубочком под одеялом и смотрел пятую подряд серию мультфильма про Спанч-Боба. Он блаженствовал. Дурные предчувствия Такера, предупредившего Джексона, что кинопрограммы авиалиний сплошь дрянь, не оправдались. Такер, впрочем, опирался на собственные туманные воспоминания. Тогда у него сложилось впечатление, что для показа в самолетах специально снимаются дерьмовые фильмы. Джексон ерзал и хихикал от удовольствия, его уже не смущала длительность перелета. Очевидно, его мнение о принципах и методике развлекательной системы авиакомпании резко разнилось с папашиной оценкой. Такер обреченно вернулся к романтической комедии, которую пытался смотреть до этого. Насколько он уловил, главная проблема, мешавшая герою и героине слиться в экстазе, состояла в том, что у него была собака, а у нее – кошка, и обе твари грызлись друг с другом буквально как кошка с собакой. По неким туманным причинам, которые сценарист не удосужился прояснить, это заставляло героев вести себя аналогичным образом. Что-то подсказывало Такеру, что эти четверо сумеют решить свои проблемы за отпущенные фильму два часа. За героев можно не беспокоиться, а он лучше обратится к тому Диккенса. Но «Барнаби Радж» тоже оказался не к месту в салоне с неестественным стерильным воздухом, резким больничным освещением, мигающими телевизионными экранами и сверкающими жестянками содовой.

Чувствовал Такер себя по-прежнему преотвратно, давило ощущение неминуемой катастрофы (кажется, когда-то он видел такой заголовок статьи или что-то в этом роде). Джексон превратил его в ипохондрика. Убежденность сына, что любой чих и любая царапина предвещают рак, чахотку, преждевременное старение и иные страсти, не принесла добра ни самому Джексону, ни Такеру. Поразмыслив, Такер пришел к выводу, что все эти приступы потливости, аритмии и озноба вызваны внезапным и столь основательным «выходом из подполья». Он знал, что его немногочисленные поклонники, обитающие в виртуальном мире, в киберпространстве, описывают его как отшельника, затворника, но до сих пор считал такое представление полной чушью. Он выезжает из дому, ходит в магазины и бары, посещает игры Малой лиги – до Сэлинджера ему далеко. Он просто больше не занимается музыкой и не общается с настырными музыкальными журналистами, но ведь это можно сказать и о большинстве жителей земного шара. В аэропорту он, однако, обнаружил, что озирается вокруг с открытым ртом. Возможно, в нем куда больше от Каспара Хаузера [14], чем ему представлялось. Да и само их путешествие не обещало спокойствия: они летят в большой город, к бывшей его жене и к дочери, которая его ненавидит… Чудо, что сердце все еще держит какие-то 74 удара в минуту. В общем, вполне приемлемо. Он опустил книгу и сполз в болезненный, липкий полусон.

Натали прислала за ними автомобиль. Их доставили на квартиру к Лиззи где-то в Ноттинг-Хилл; водитель подождал, пока они разберутся с багажом и переоденутся. Такер снова ощутил тошноту, головокружение, вернулось предчувствие надвигающейся катастрофы, хотелось отдохнуть, однако он опасался заблевать стерильную белизну квартиры, хозяйку которой ввиду тяжести состояния или предполагаемых осложнений содержали в каком-то модном стационаре. Так что если уж блевать, то лучше там, где вокруг много медиков.

И лишь когда Такер толкнул стеклянную дверь шикарной лечебницы, оказавшуюся неимоверно тяжелой, он вспомнил, симптомом чего является предчувствие катастрофы. Некий великан вроде робота Кинг-Конга обхватил гигантскими стальными руками-манипуляторами грудную клетку Такера и сжал ее. Мощные электрические разряды выстрелили в руку и в шею; он попытался отвернуться от побледневшего, испуганного лица Джексона. Такеру отчаянно хотелось извиниться – не за нагрянувшую немочь, а за все свое вранье.

«Извини, сын, – хотел он выговорить, но не смог, – вся эта ерунда, что я болтал насчет долголетия, это неправда. Люди умирают и будут умирать всегда. Придется тебе к этому привыкнуть».

С трудом передвигая ноги, он зашаркал в направлении сидящей за столом женщины.

– Добрый день. Могу я вам чем-нибудь помочь? – обратилась к нему дежурная.

Он разглядел свое отражение в ее очках, попытался заглянуть дальше, в глаза.

– Надеюсь. По-моему, у меня сердечный приступ.