Golden Age (СИ)

- В покоях государя. Она часто бывает там, - ответили уныло слуги. Тумнус поспешил туда. Тоска впилась в сердце острыми когтями пуще прежнего. Зачем туда пошла королева Арханна? Зачем бередит душевные раны? Ей ведь нельзя волноваться, скоро ей рожать… Жаль, что Питер не увидит этого. Имя старшего из четверых словно потревожило мглу, окутавшую Кэр-Параваль. По ней пошла рябь, и до Тумнуса донеслось далекое эхо смеха и песен, что когда-то здесь раздавались. В противоположном конце коридора мелькнули три фигуры – две женские и одна мужская. То Люси Отважная, Сьюзен Великодушная и Эдмунд Справедливый шли к Питеру в гости, беззаботно болтая меж собой. Фавн так и застыл с поднятой для стука рукой, моргнул – и прекрасное видение исчезло. Призраки былого рассеялись как дым. По щеке министра пробежала одинокая слезинка и затерялась в бороде. Он поспешно вытер ее, глубоко вздохнул и дернул ручку, обжигающе холодную. Стуком нарушать хрупкий покой этого места он не посмел.

Внутри не горели свечи. Оплывшими огарками устремлялись они к потолку, затерявшемуся в сумерках. Вроде бы и час не поздний, обеденный, а кажется, что уже вечер. Камин не горел, пламя в нем не потрескивало уютно. Покои выглядели пустыми без своего хозяина, ибо одна Арханна не могла наполнить их неповторимым душевным теплом. Верховная королева сидела в кресле, свернувшись в клубок. Могло показаться, что она дремлет, но глаза были открыты. Всякий, кто знал Арханну-прежнюю, Неунывающую Белую королеву, содрогнулся бы от тьмы, что скопилась в глубине зрачков. Взгляд ее погас, стал отрешенным и тоскливым – и оживал, лишь когда рядом находились Франческа и Лукас. Они могли бы разрушить запустение, привнести новую жизнь в эти покои, но наверняка стерли бы неуловимый след их прежнего хозяина. Он присутствовал всюду – в разложеннных на столе бумагах, в пере, обмакнутом в чернильницу. Небрежно брошенный на спинку стула камзол словно говорил: его владелец сейчас постучится в двери и войдет, своей улыбкой разогнав мрачные тучи. Она осветит все вокруг лучше свечей, камина, самого яркого факела… И тем страшней была тишина, которую нарушал только стук дождя об окна.

- Ваше Величество… - произнес Тумнус. Его вдруг охватила робость. Чужое горе было настолько огромным, что нарушать его покой казалось кощунством. Он словно вторгся сюда, в оплот прошлого, счастливого и беззаботного, которое не должно соприкасаться с неясным и тревожным настоящим. – Арханна.

- Я слушаю, - тихо ответила Верховная королева. Белокурые волосы, прежде убранные в аккуратную прическу, разметались по плечам. На щеках, что утратили свой румянец, виднелись влажные дорожки слез. Такой – слабой, ранимой, эта женщина была лишь наедине с собой. Никто, кроме одного человека, не знал ее такой – и Тумнус вдруг ощутил, насколько она потеряна и несчастна, раз впускает его туда, куда прежде был вхож лишь Питер. Все слова о делах насущных вылетели из головы. Старый фавн подошел к Арханне и прошептал:

- Не убивайтесь, зачем Вы так? Вам ведь нельзя, моя госпожа. У Вас дети, да и…

- Я знаю, Тумнус. Не могу, - произнесла Арханна, вытирая влажные глаза. Ладони у нее заметно дрожали, голос также утратил былую ровность и плавность. – Франческа плачет, клянется, что никогда больше не тронет меч Питера. Мол, он так рассердился на нее, что ушел. Лукас постоянно спрашивает о том, где отец. Каждую минуту твердит, где он. А я не могу ничего ответить, ибо сама того не знаю. Скажи, Тумнус, как мне с этим справиться?