Голем в Голливуде

Вступает новый голос, бархатистый и сочувственный, но не менее твердый:

Прошло два года.

И все эти два года у нас царил покой, говорит ребе. Заберете его…

Ее! – рявкает галечный.

…и покоя не будет. Я ручаюсь.

За всякое зло воздастся в свой срок и в своем месте, отвечает гудящий.

Но если можно его предотвратить…

Я знал, что так и будет, вмешивается галечный. Ведь я говорил, а?

Мы не занимаемся предотвращением, говорит гудящий. Это не дано ни вам, ни нам.

Я говорил, что он к ней прикипит, и нате вам.

Если тянуть, будет только больнее, говорит бархатистый.

Баланс справедливости требует поправки, говорит гудящий.

Перед не шевельнется. Тоже слушает.

Куда он отправится? – убито спрашивает ребе.

Она, поправляет галечный. Вас это не касается.

Туда, где она нужнее, говорит бархатистый.

Первобытный позыв бежать подобен накатившей дурноте. Но убежать не получится – пальцы Перед легонько стиснули запястье и держат ее, точно якорь.

Да будет так, говорит ребе.

Она глядит на Перед, ища в ней отсвет печали – ведь их совместная жизнь закончилась. Но зеленые глаза ребецин неотрывно смотрят на окно, она что-то прикидывает.

– Ступай за мной, – говорит Перед.

Глава сорок девятая

– Вот не надо! – в трубку рявкнула Присцилла, жестикулируя, как аукционист. Разговор с хозяином дома шел на повышенных тонах. – Не надо советовать мне нанять домработницу. Покорнейше благодарю, я содержу квартиру в чистоте.

Приложив к голове пакет со льдом, Джейкоб сидел по-турецки на полу. Нортон металась по гостиной. Джейкоб чувствовал себя виноватым и радовался, что Присцилла отводит душу на ком-то другом.

– Я категорически… послушайте… нет, извините… я категорически… Не надо говорить, что я сама виновата. У меня не то что жуков – мухи никогда не было…

Все еще голая, Присцилла лишь накинула кроватное покрывало на плечи. Жук оставил синяки у нее на голенях, руках и шее, яркие на молочно-белой коже.

Нортон шваркнула трубку на диван:

– Сволочь такая. Говорит, я грязь развела.

– Говнюк, – поддакнул Джейкоб.

– У жука-то рог! Рогатые твари не заводятся от того, что раз-другой не вынесешь мусор.

Джейкоб хотел ее обнять, но девушка затрясла головой и отпрянула:

– Мне надо в душ.

Она поспешила в ванную и заперла дверь.

Джейкоб опять плюхнулся на пол. Прислушался к шуму воды, потом осмотрел себя на предмет повреждений. Шишка на голове, живот и бок окарябаны о жесткий ковер. Синяков нет.

Весь гнев излит на Нортон.

Губы, целованные жуком, еще покалывало.

Шум воды стих, через минуту из ванной появилась Присцилла в пижамных штанах и толстовке, волосы туго стянуты в хвост.

– Добавить льда? – спросила она.

– Спасибо, все хорошо. Как ты-то?

– Жива. Пора на боковую. – Присцилла помолчала. – Ты идешь?

– Ничего, если я еще посижу?

Нортон как будто облегченно вздохнула.

– Может, тебя покормить? Ты голодный?

– Нет, спасибо.

Не настаивая, Нортон ушла.

Джейкоб сел на диван, посмотрел на зазубренную дырку в стекле.

В спальне ворочалась и бормотала Присцилла.

Зашевелились его джинсы, брошенные у двери. Джейкоб подкрался, вывернул их на лицо и достал мобильник.

– Я учитываю все любезности, которые вы мне задолжали, – вполне дружелюбно сказала Мария Бэнд.

Незадолго до своей гибели Кейси Клют организовывала фуршет для ежегодной конференции Североамериканского общества архитекторов, проектировщиков и чертежников.

– В тему? – спросила Бэнд.

– Еще как. Нет слов. Спасибо.

Джейкоб выключил телефон и тихонько открыл дверь спальни. Постоял на пороге, глядя, как равномерно дышит Присцилла, по горло укрытая одеялом.

– Кто-то звонил? – спросила она.

– Извини. Спи, спи.

– Я не сплю.

Джейкоб подсел на край постели:

– Детектив из Майами.

– Что там?

Джейкоб рассказал.

– Хорошая новость.

Он кивнул.

– Ты спать-то собираешься? – спросила Присцилла.

– Да чего-то не хочется.

Она села, прислонившись к изголовью.

– Не хочешь поговорить о том, что случилось?

– О чем именно? – Джейкоб выдавил улыбку. Вышло нарочито, и Присцилла в ответ не улыбнулась.

– Было больно, – сказала она. – Когда ты вошел в меня…

– Тебя как будто насадили на нож.

Присцилла сморщилась:

– Может, у тебя какая-нибудь страшная болезнь?

Болезнь, только не физическая.

– Нет.

– А что тогда?

– Я не знаю.

Присцилла странно хихикнула, точно икнула.

– Наверное, знаю я. Мы слишком много выпили на голодный желудок и слишком завелись.

– Согласен.

Молчание. Он хотел взять ее руку, но Присцилла отстранилась и обхватила себя за плечи. Не поймешь – то ли сердится, то ли озябла.

– Я бы кое-что рассказала, но ты подумаешь, что я рехнулась, – сказала Присцилла.

– Не подумаю.

– Подумаешь.

– Я обещаю.

Пауза.