Голев и Кастро. Приключения гастарбайтера

Денег не хватало кошмарно. Танька попыталась сунуться на работу в какие-то фирмы, но везде получала отказы — рабочих мест сильно убавилось после русского кризиса, да и не было у нее достаточного стажа для работы в современных условиях — не хватало специальных знаний, мобильности, даже и молодости, кроме того, когда Танька признавалась, что у нее двое детей, работодатели дружно морщились и тут же прощались.

Голев тоже искал работу. Смотрел специальные странички в газетах, обводил телефонные номера, потом прозванивал их. Все как тогда, у Полуяхтенко, на бирже труда — только теперь ему самому нужна была работа.

«Вы хотите заработать за месяц несколько тысяч долларов?» — радостно спрашивало объявление, попавшееся Голеву на глаза.

— Хочу! — восклицал Голев, и объявление продолжало:

«Мы предлагаем вам фантастическую возможность отправиться на заработки в Португалию! Вы оплачиваете только проезд, мы берем на себя все остальное! Предпочтение отдается рабочим специальностям, но мы приглашаем всех! Звоните! Приезжайте!»

— Следующая партия отправляется из Москвы через неделю, — сказал любезненький менеджер с застывшим на лице выражением безразличной учтивости. От вас требуется четыре фотографии, заграничный паспорт… У вас нет паспорта? Хорошо, мы возьмем это на себя — с вас еще четыре фотографии, оплата автобусного проезда, визы, и с собой у вас должно быть триста долларов США. В общем, в семьсот долларов уложитесь. Какая у вас, говорите, специальность? Океанолог? Но можете и грузчиком? Хорошо! Да, работа по контракту гастарбайтером на территории Португалии. Зарабатывают очень много. Все довольны. Ну что ж, если мы будем делать паспорт, значит, вы сможете уехать только в феврале.

Голев был даже рад, что отъезд откладывается, — ведь надо где-то раздобыть денег. А в том, что он поедет, сомнений не было абсолютно — других вариантов нет.

Про гастарбайтеров он много слышал и читал — у Колобуева друг жил в Германии и рассказывал, что всю Германию строят и перестраивают турецкие рабочие, немцам неохота самим неквалифицированно трудиться. Что ж, видно, и в Португалии так… Будущий гастарбайтер Голев шел домой пешком и в первый раз после смерти мамы Юли улыбался.

Португалия. Португалия. Португалия… В самом слове — ветер, морская пена, просмоленные бочки, затянутые накрепко узлы, паруса полощутся по ветру. Где взять денег?.. Кто сможет дать ему в долг? Он вернет, все полностью и с процентами, буквально через пару месяцев… Голев перебирал в голове всех знакомых: Колобуев отпадал сразу, сам вчера приходил и жадно ел с ними сосиски. Круглянко недоступен, да и не стал бы Голев у него брать — теперь никогда и ничего. Полуяхтенко… Кичитский! Вот, у кого могут быть деньги! В последнее время Голев с поэтом слегка подружились — под пиво Кичитский читал Голеву своего любимого Брентано, и Голев простил ему за это все недостатки. Почти все.

Дела у Кичитского, судя по всему, шли неплохо. Катька даже собралась было уходить из нянек, но тамошняя мамаша взмолилась — малыш очень привязался к Катерине.

У поворота, где надо было свернуть в сторону дома, Голев развернулся и поднял руку — через минуту раздрызганная двадцать четвертая «Волга» везла его на Остряки, к Кичитским.

— А ведь когда-то это считалось престижной машиной, — с горечью заметил водитель.

Дверь открыл поэт. Голеву бросилась в глаза его разросшаяся борода, которая сделала бы Кичитского похожим на исхудавшего Карла Маркса, кабы не ржаной цвет… Кроме того, Кичитский был достаточно стройным, как и подобает поэту, ростом почти с Голева, а это все-таки метр восемьдесят три, так что не Карл Маркс, скорее, друг и спонсор Энгельс…

Кичитский ужасно обрадовался — ему нравился шурин.

— Я сегодня один, — рассказывал поэт, — Катя с тем малышом, а моя мама забрала Адельберта. Проходи, мой руки, я сейчас чего-нибудь соображу.

И скрылся в маленькой кухне.

Голев вдруг подумал, что не был здесь со дня маминой смерти. Ее часики он теперь носил с собой, заводил каждый день — глупость, конечно, но ему отчего-то было легче, когда он слышал их тихий шаг и смотрел на золоченые стрелки… Странно — в этом доме он родился, вырос, здесь Танька впервые рассказывала про Луэллу, поедая черешни… А теперь здесь живет Кичит-ский он уже высунул голову из кухни и улыбался приветливо, говорил:

— Ну ты чего застрял-то?

На кухне было уютно, Катя поменяла занавески — у мамы висели белые, а теперь вся кухня оказалась в красных тонах, так что Голеву даже резануло глаза. Чуткий поэт заметил это, но промолчал. Налил Голеву тарелку борща, покрошил чеснока, отломил горбушку от буханки.

— А ты сам? — удивился Голев.

— Я когда пишу, не могу есть, — признался Кичитский и махнул рукой в сторону комнаты, где валялись листы бумаги, которые Голев почему-то не заметил сразу. — Только курю и чаи гоняю. Сейчас поставлю чайник.