Гольф с моджахедами

- Ты уверен? - спросила она на "ты", потому что никто не слышал.

Я подбородком дернул в сторону старикашки.

- Тереха, князь, - сказала Заира, - тот прилавок наш?

- Да, хозяйка, - сказал Тереха.

- Кто этот плюгавый в кубанке? - спросил я.

- Мой реализатор, - ответил князь Тереха. - Личность довольно известная в Грозном... Болеет последнее время. Боюсь, не рак ли... Видно, что не жилец. А что?

- Спасибо, ваше сиятельство, - сказал я. - Так, ничего особенного... Забавная фигура.

Исса Тумгоев в особняке на Гимназической улице в Краснодаре обещал, что чеченцу "из промосковских", который и выведет на Шлайна, меня передаст Заира. Она уже прикрыла за собой дверь кунга. Полагалось ждать?

Мой "Эриксон" в кармане пиджака заверещал.

- Я вижу тебя, Шемякин, - услышал я в трубке Милика.

- Молодец, - похвалил я его.

- Есть предложение.

- Говори.

- Подойди к прилавку, поторгуйся насчет чего-нибудь...

Священник в офицерском обличье покупал у плюгавого старикашки "этюдник".

- Все равно скоро сдохнешь, - сказал он реализатору в кубанке. - В могилу не унесешь!

- Три тысячи рублей...

- Дед, - сказал я, - отдай за сколько предлагает. Он и отнять может.

И подумал о том, о чем полагалось бы подумать ещё на Гимназической улице после разговора в чеченском особняке с Иссой Тумгоевым: если Ефим Шлайн на свободе, зачем я ему, этому Иссе?

Выходило, что я добирался в Грозный только ради сопровождения Заиры.

Обычная ситуация. Мотоциклист, потерявший баланс на крутом вираже, вылетает с гаревой дорожки на дощатый барьер, сокрушая и доски, и собственный скелет.

Интеллигентный дурачок в костюме с вьетнамского вещевого рынка на Рязанском шоссе в Москве, не вылезающий, судя по смертельной бледности, из бункера, довольно ощутимо двинул меня ребром ладони по почкам. На столе, из-за которого он вышел размяться в восточных единоборствах с человеком старше его в два раза и наручниках, то есть со мной, лежали "Глок" и "Беретта 92F". Слава Богу, бельевая кольчужка "Второй шанс", сидящая на Заире, идиотику не досталась. Палка с набалдашником была прислонена к столешнице. "Эриксон" я успел уронить и раздавить ногой, когда меня, после недолгого разговора с глазу на глаз, Милик, священник, хотя и в офицерском обличье, сдал по нашему обоюдному согласию патрульным - с расчетом на доставку в компетентные органы, а не под побои, конечно... А как иначе я ещё мог выскочить на Шлайна, который, если верить Макшерипу Тумгоеву, работает в Грозном?

Однако не дорогое оружие тешило душу молодца. Он с упоением, расхаживая по комнатушке в манере Шлайна, зачитывал мятую листовку, найденную в кармане моего пальто. Вернее, пальто Иссы Тумгоева. Я и сам с интересом слушал её, как теперь говорят, озвучивание:

- "Аллах свидетель и истории, и событий нашего времени, что чеченцы ищут путь к свободе и независимости миром, терпением, земными муками. Но куфр (16) не внемлет голосу разума, человеколюбия, понимания чаяний других народов... Коварство и подлость, месть и ложь, насилие и физическое уничтожение, возведенные в ранг..." Ну, это тра-ля-ля-тра-ля-ля... Вот! Так, значит... "Слишком коротка жизнь человека, чтобы рассчитывать на завтра..."

- Это очень мудро, - вставил я, отдышавшись.

- Мало показалось, харя наемная? - спросил он, радуясь удаче.

- Продолжайте, прошу вас, - сказал я. - Чтение, конечно...

Он и сам жаждал.

- Так... Вот... "В случае пролития крови и не отказа России от насильственных методов к народам Кавказа, оставшимся в живых и потомкам завещаем... Не складывать знамя борьбы за свободу и независимость Кавказа до полной победы... Перенести страх и муки в логово зла и насилия над народами - Москву путями..." Какими, значит... Вот, слушай, гад, чего вы добиваетесь...

- Слушаю, - сказал я.

- "Привлечения к высшей мере ответственности тех, от кого исходит зло и насилие. Воздействуя на источники ядерной опасности. Со святой земли вон соотечественников, изменивших интересам истинной свободы, туда, где над их трупами не будут читать ясин (17), без права возращения к их потомкам..." Что-то путано по-русски переведено... Подписано - "Аминь. Парламент Чеченской Республики, Президент Чеченской Республики..." (18)

Молодец забежал за письменный стол и, не садясь, сказал мне с похвалой:

- На Лефортово в Москве тянешь.

- Вот видите, - ответил я. - От меня только прибыток. И для вас повышение. А вы руки распускаете...

Паренек, повернувшись спиной, чтобы я не разглядел набор номера, дождался ответа и сказал в мобильный:

- Здесь одиннадцатый. Борис Борисыч, на центральном рынке в ювелирке взяли курьера. С правительственной директивой. От самого, я думаю... Слушаюсь! Жду!

Борис Борисыч в обличье Ефима Шлайна сказал Одиннадцатому:

- Выйдите!

И мне раздраженно:

- Ба-ба-ба! Кого я вижу! Ты на каких же это гастролях здесь, в Грозном, Бэзил?

"Вот и встретились, - подумал я, подставляясь под ключ от наручников. - Вот и конец славной миссии..."