Голливуд

– Разумеется. Один момент.

– Хэнк, что все это значит?

– Лопай, что дают. Второй раз нас сюда не пригласят.

Я посмотрел на публику. Она произвела на меня то же впечатление, что и народец внизу.

– Интересно, что это за парень? – спросил я. Он быстро вернулся с парой бутылок, открывалкой и чистыми стаканами.

– Большое вам спасибо, – сказал я.

– На здоровье, – ответил он. – Я читал вашу колонку в «Лос-Анджелес фри пресс».

– Судя по вашему возрасту, это невозможно.

– Дело в том, что мой отец был хиппи. Я нашел газету в его бумагах, когда он завязал с этим делом.

– А как вас зовут?

– Карл Уилсон. Это мой ресторан.

– Вот оно что! Еще раз спасибо за хорошее вино.

– Пейте на здоровье. Если захотите еще, дайте мне знать.

– Непременно.

Он ушел. Я открыл бутылку и разлил вино по стаканам. Мы пригубили. Действительно, вино отменное.

– Слушай, – спросил я Сару, – а кто все-таки эти люди и чем они отличаются от тех, что внизу?

– Да те же самые. Просто эти поудачливей. В смысле денег, карьеры, семьи. Они имеют привычку тащить за собой в бизнес своих друзей и родственников. Талант, способности – дело десятое. Я, наверно, выступаю как ханжа, но именно так все и обстоит.

– Вот почему даже так называемые лучшие фильмы кажутся мне дерьмом.

– И ты предпочитаешь смотреть на лошадок.

– Еще бы. Подошел Джон Пинчот.

– Господи! Ну и публика! Меня будто в дерьме вываляли!

Я рассмеялся.

Потом подошла Франсин Бауэрс. Она чувствовала себя как рыба в воде. Свершила свой кам-бэк.

– Ты была хороша, Франсин, – сказал я.

– Да, – подтвердил Джон.

– Волосы распустила, да? – спросила Сара.

– Не слишком?

– Ничуть, – успокоил ее я.

– Эй, – спохватилась Франсин. – А что это у вас за вино? Похоже, что-то приличное.

– Попробуй. – Я плеснул ей в стакан.

– И мне, – попросил Джон.

– Где это вы раздобыли? – не отставала Франсин.

– Отец хозяина был хиппарем. Они оба читали «Лос-Анджелес фри пресс». Я там вел колонку. «Заметки неандертальца».

Потом мы постояли молча. Говорить было не о чем. Кино кончилось.

– А где Джек Бледсоу? – спохватился я.

– А, – ответил Джон, – он на такие штуки не ходит.

– А я хожу, – вставила Франсин.

– И мы ходим, – подхватила Сара.

Потом мы обменялись поклонами с соседней компанией.

– Тебя хотят проинтервьюировать для «Муви миррор», Франсин.

– Разумеется, – ответила Франсин. – Извините, – кивнула она нам.

Она отошла, величественная и гордая собой. Она мне нравилась. Мне нравились все, кого спихнули вниз, а они сумели подняться.

– Ступай с ней, Джон, – сказала Сара. – Она будет чувствовать себя уверенней.

– Может, и мне пойти, Сара?

– Нет, Хэнк, ты все испортишь. И не забывай, ты стоишь всего тысячу долларов.

– Что верно, то верно.

– Ладно, – сказал Джон. – Пойду. И он пошел вслед за ней.

Ко мне подошел молодой человек с диктофоном:

– Я из «Геральд икзэминер». Веду колонку «Поговорим». Как вам понравился фильм?

– А у вас есть тысяча долларов? – спросила Сара.

– Пустяки, Сара, пускай спрашивает.

– Итак, как вам понравился фильм?

– Выше среднего. Фильмы, получающие награды академии, к концу года никто уже не вспоминает. А этот будут долго крутить, больше всего в арт-хаузах. И по телевизору будут показывать, если все мы будем живы.

– Вы действительно так думаете?

– Да. И чем дольше будут его катать, тем больше потаенных смыслов будут в нем откапывать. Которые никто и не думал вкладывать. Недооценка и переоценка – норма нашей жизни.

– И алкаши так говорят?

– Говорят, пока их не замочат.

– Значит, вы даете фильму высокую оценку?

– Дело не в том, что он так хорош. Просто другие еще хуже.

– А какой из виденных вами фильмов вы считаете самым лучшим?

– «Голова-ластик».

– «Голова-ластик»?

– Да.

– А второй в вашем списке?

– «Кто боится Вирджинии Вульф?». Тут вновь появился Карл Уилсон.

– Чинаски, там внизу парень к вам рвется. Говорит, знакомый. Какой-то Джон Голт.

– Впустите его, пожалуйста.

– Благодарю вас, Чинаски, – сказал посланец «Геральд икзэминер».

– К вашим услугам.

Я откупорил вторую бутылку и налил нам с Сарой. Сара умеет замечательно держаться. Язык у нее развязывается, только когда мы остаемся наедине. И при этом пустяков она не болтает.

Но вот появился Джон Голт. Большой Джон Голт. Подошел к нам.

– Мы с Хэнком никогда не ручкаемся, – улыбнулся он. – Привет, Сара. Следишь за своим малышом?

– Да, Джон.

«Черт, – подумал я, – как много хороших ребят носит это имя – Джон».

Не выходят из моды эти библейские имена. Джон, Марк, Питер, Пол – Иоанн, Марк, Петр, Павел.

Выглядел Большой Джон Голт отменно. В глазах у него появилась благость. Благость нисходит на лучших из нас. На бескорыстных. Бесстрашных. На тех, кто не рвется в первачи.

– Отлично выглядишь, старина, – сказал я ему.

– И ты смотришься лучше, чем двадцать пять лет назад, – ответил он.

– Результат хорошего ухода, Джон.

– Витамины и здоровая пища, – добавила Сара. – Ни грамма красного мяса, никакой соли и сахара.

– Если так пойдет и дальше, Джон, глядишь, и книжки мои станут продаваться.

– Они всегда будут продаваться, Хэнк. Они доступны любому ребенку.