Начнем с конца. В русской версии — композитора Фомина и поэта Подревского — песня прочно ассоциировалась с «белогвардейщиной» и в СССР была официально запрещена. А в эмигрантских кругах была своеобразным гимном эмигрантского декаданса. Достаточно последних строк:
Некий Раскин сделал другой текст, с явным кабацким креном и пел её в кабаках. И она шла под его именем. И под его именем вошла в мир. Странная история. Но главный вопрос: зачем? Откуда такая стремительность?
Попробуем посмотреть от обратного. После этой песни произошло интересное явление: для начала мы возгордились: о, русская песня стала мировым хитом! Звучала Хопкин везде. Но дальше начали разбираться, и оказалось, что это белоэмигрантский романс. Напомню, что в те времена романс был запрещен как декадансный жанр, во всяком случае, на официальной эстраде. И вот тут такое признание!
Удивительно тонкий ход. Получается, это бы песенный троянский конь, который принудил открыть у нас многие песенные шлюзы, в частности, полуреабилитировать так называемый «блатняк», который затем стыдливо был прикрыт понятием «шансон». Действительно, отказываться о признания песни, которую признает весь мир как русский гимн, было неловко. А если учесть, что музыкальная сторона, вполне лирическая и оптимистическая, была чуть ли не родной, а текст высокий, а в переводе оказался кабак, то это была и тематическая диверсия. Притом, что тема кабака «не ложилась» в музыкальном отношении на протяжные и раздольные звуки и никак не ассоциировались с дорогой — главной темой изначальной песни.
Раскин конечно, примитивизировал песню — вместо тройки, которая едет в неизвестность, действительно оказался кабак (таверна), и оказалось, что «Дорогой длинною» надо переименовывать, потому что в кабаке никто никуда не едет. Происходит смысловой демонтаж песни и она приобретает совершенно пустое название — «То были дни», Those Were The Days.
То есть вроде бы все нормально — песня признаётся, звучит, но вместе эпической, пусть и упаднической, оказывается кабацкой — со всеми вытекающими смыслами, перспективами и обременениями. Фактически нам вменяли реабилитацию кабацкого фольклора как вполне титульного явления.
Но чтобы никто не заподозрил диверсии, песню дают исполнить совершенно ангельскому существу, которая до этого пела в церкви католические гимны (это отдельная тема исследования), восемнадцатилетней Мэри Хопкин. Слушая её, просматривая на видео, вообще невозможно заподозрить подвох.
Тем сильнее этот подвох.
Делай «OZ» с Ленноном
Леннон был первым во многих начинаниях, он остался первым в деле крайней политизации рока. Если «Белый альбом» был политически завуалирован, то Plastic Ono band — первый после распада «Битлз» остался переломным в деле вторжения рока в политический контекст. Это самый жёсткий, резкий и отчаянный альбом. Он ознаменовал сольную карьеру Леннона, начатую еще в 1969 году, сразу после объявления о роспуске «Битлз» (1970 г.) и означал громкий разрыв с гармониями «Битлз», нивелировавшими политическое заострение песен, и песни стали звучать как отрытые манифесты. В альбоме переизбыток этих манифестов. Знаменитый Working class hero («Герой рабочего класса»), психоделическая композиция состоящая из саркастического крика на фоне траурного удара Ринго Стара и фузовой гитары Well Well Well («Хорошо Хорошо Хорошо») и знаменитая God («Бог»). И это на фоне жестких песен «Изоляция» (Isolation), «Помни» (Remember).
Альбом по разным версиям входит в десятку лучших альбомов в истории рока за цельность и музыкальную открытость. Он имел массу открытий, поэтому последователей, в том числе и в открытой теме — политической пропаганде. Но что привнёс Леннон в политический контекст? Есть ли у него что- то дельное?
Центральный манифестом альбома становится песня God («Бог»), из которой вытекает тотальный скептицизм и обожествление себя и патологическое обожествление Йоко. Текст наполнен претензиями настолько, что не упомянуть его полностью почти невозможно.