— Фриц Вонг ждет, — сказал я. — Сценарий закончен. Декорации выстроены…
Я зажмурился, мучительно вспоминая.
Вспомнил.
— «Если бы не мои голоса, я бы впала в уныние… — Я запнулся и продолжил: — Там, на просторе, в тишине, звон колоколов слышится, как будто с небес… И от каждого удара тянется долгий отзвук… В этом отзвуке и живут мои голоса! Без них я бы точно впала в уныние…»
В склепе повисла тишина.
Тень зашевелилась. На свет появились сначала кончики пальцев, потом вся ладонь и за ней — тонкая рука.
Констанция долго молчала. Потом судорожно вздохнула и произнесла:
— Я спускаюсь.
Глава 47
Гроза прошла, как будто ее и не было вовсе. На небе не осталось ни облачка. Дул свежий ветерок — кажется, придуманный специально, чтобы вымести остатки воспоминаний и с могильных плит, и с зеркал, и из головы.
Крамли, Генри и я молча стояли на берегу перед арабской крепостью Раттиган. Фриц Вонг прощупывал взглядом мизансцену в поисках мелких и крупных планов.
Было видно, как по дому, точно призраки, ходят двое мужчин в белых комбинезонах. И в моем больном писательском воображении сразу же родилась мысль о том, что они похожи на служителей церкви. Не хватало только, уж простите за кощунство, отца Раттигана в белом — с курильницей, ладаном и дождем из святой воды. Стоило бы освятить этот дом заново — если он вообще когда-либо был освящен. Может быть, священник и смог бы очистить эту обитель порока от греха… Маляры старательно отскребали стены, перед тем как покрыть их свежей краской. Их счастье, что они не знали, кому принадлежал этот дом. И что здесь раньше обитало.
В патио, на столике у бассейна, стояло пиво, предназначенное для теплой компании, состоящей из Крамли, Фрица, Генри и меня. И водка — на случай резкой смены настроения.
Запах свежей краски вселял надежду. В нем было и избавление от безумия, и отпущение грехов. Молю тебя, Господи… Пусть с новой краской наступит новая жизнь.
— Как далеко она обычно заплывает? — Крамли вглядывался в барашки волн метрах в ста от берега.
— Вопрос не ко мне, — отозвался Генри.
— Думаю, она в открытом море — плавает с котиками, — сказал я, — или уже у берега. В море у нее гораздо больше друзей. Слышишь?
Где-то тявкали морские котики… Во всяком случае, я их слышал. И эти звуки радовали меня не меньше, чем свежая краска.
— Скажи малярам — когда они будут красить ее почтовый ящик, пусть оставят место только для одного имени, ja?
— Это правильно… — Генри склонил голову набок, как будто к чему-то прислушивался, после чего нахмурил брови. — Что-то долго она плавает. А если не вернется?
— Ничего страшного, — сказал я. — Она любит плавать в открытом море.
— После шторма вода высокая — для серфинга самое то… Эгей! Что там за шум!
Это был явно шум, достойный театрального финала.
На парковку за домом Раттиган с ревом въехало такси. Очень вовремя.
— О господи! — сказал я. — Кажется, я знаю, кто это!
Хлопнула дверца машины. Мы увидели, как от дома к бассейну, проваливаясь ногами в песок, шагает женщина, руки которой недвусмысленно сжаты в кулаки. Когда она подошла ко мне, все остальные отошли подальше, как будто боялись об нее обжечься.
— Ну и что ты скажешь в свое оправдание? — выкрикнула Мэгги.
— Ну, извини… — проблеял я.
— Извини!
Она размахнулась и изо всех сил врезала мне по носу.
— Еще на бис, пожалуйста! — сказал Крамли.
— И еще разочек на счастье, — подхватил Фриц.
— Что происходит? — спросил Генри.
— Ублюдок!
— Знаю…
— Сукин сын!
— Да, — кивнул я.
Она нанесла второй удар.
Кровь хлынула мне на подбородок и забрызгала мои поднятые кверху руки. Мэгги отскочила.
— О господи, — вскрикнула она, — что я наделала!
— Врезала сукину сыну и ублюдку, — отозвался Фриц.
— Точно, — подтвердил Крамли.
— А ты помолчи! — рявкнула Мэгги. — Кто-нибудь, принесите пластырь.
Я посмотрел на свои окровавленные руки.
— Пластырь тут не поможет.
— А ну, заткнись, бабник!
— Почему бабник? Она же всего одна… — заныл я.
— Заглохни! — проорала она и опять занесла кулак.
Я заглох, и Мэгги сдалась.
— Я больше так не могу… — Она заплакала. — Господи, ну за что мне все это?
— Бей… Я заслужил.
— Правда заслужил?
— Правда.
Мэгги посмотрела в синюю вдаль.
— Где она? В море?
— Да, где-то там.
— Надеюсь, она больше не выплывет!
— Я тоже.
— Оригинально. Что ты хочешь этим сказать?
— Не знаю… — тихо сказал я. — Может быть, на самом деле ей там лучше. Там у нее друзья — немые… Может, и не надо ей возвращаться, пусть остается с ними навсегда.
— Попробует вернуться — убью.
— Ну, тогда ей точно стоит держаться отсюда подальше.
— Все защищаешь ее, гаденыш?
— Нет, просто говорю, что ей лучше сюда не возвращаться. Обычно после шторма ей всегда становилось лучше. Когда море спокойное, небо ясное… Я не раз это наблюдал. В такие дни она была почти счастлива — могла не пить целый день и только плавала, плавала. И каждый раз казалось, что вот в этот раз она не вернется…
— Господи, что только у тебя в голове? И что у нее?
— Никто не знает. Но так бывает всегда. Это не объяснить. Просто что-то случается, а дальше ты понимаешь, что это все, край…