Голод

Здесь, в семи днях пути от форта Саттера, лошади увязали в снегу по грудь. Дело ясное: дальше верхом не проехать. Дальше придется идти пешком, а значит, спасатели смогут нести на себе куда меньше драгоценной провизии, собранной Ридом с таким трудом. Тревожное обстоятельство, но тут уж ничего не поделаешь. Лишнее порешили оставить подвешенным к ветвям деревьев и употребить по назначению на обратном пути. Покачивавшиеся среди ветвей, вьюки со съестным казались огромными, безобразными осиными гнездами. В этот момент Рид и дал себе слово: когда он вернется сюда, родные – Маргарет, Вирджиния, Патти, Джеймс-младший с Томасом – будут с ним, рядом.

Только оно, ожидание воссоединения, и помогло ему пережить суровое время изгнания. Если б Вирджиния, падчерица, тайком выбравшись из лагеря, не привела ему лошадь с припасами в дорогу, он бы недели не протянул. Умница девочка. Всего тринадцать лет от роду, а вмиг сообразила, как быть, обо всем позаботилась. В навьюченном на лошадь узле оказалась еда из оскудевших семейных запасов: вяленое мясо, сушеная смородина, яйца вкрутую и фляга с остатками пива. Благодаря Вирджинию, Рид с трудом удержался от слез.

– Ты всегда был нам хорошим папой, – сказала она, вручая ему поводья.

В конце октября, когда Рид добрался до форта Саттера, с севера вовсю дули холодные ветры. Форт Саттера оказался поселением многолюдным, основательным, с толстыми глинобитными стенами, с пушками – куда там заштатной дыре Джима Бриджера! На Саттера трудилась пара дюжин пайютов, мивоков и мексиканцев, а в форт, что ни день, съезжались за припасами, за почтой, за свежими новостями обосновавшиеся невдалеке поселенцы.

К немалой радости Рида, здесь, в форте, обнаружился Уилл Маккатчен: почти оправившийся от болезни, он тоже работал на Саттера, чтобы не жить на чужом иждивении. Вдвоем они уломали Саттера одолжить им двух мулов и кое-какие припасы, хотя Саттер предупреждал, что через горы уже не пройти.

Предупреждал… и оказался полностью прав. В горах, наверху, уже наступила зима. Добравшись почти до самого перевала, Риду с Маккатченом пришлось признать поражение и повернуть назад.

– Перевал остается под снегом до самого февраля, – пояснил Саттер, и потому, когда в форте остановился Калифорнийский батальон, вербующий добровольцев для войны за независимость от Мексики, Рид присоединился к нему. Во время Войны Черного Ястреба он служил в ополчении, так что солдатскую службу знал назубок.

В Йерба-Буэна он рассказывал о партии поселенцев, застрявших в горах, на любых крупных собраниях, собирая пожертвования в пользу терпящих бедствие. Там он и услышал о нескольких уцелевших, сумевших добраться до форта Саттера. Рассказы Уильяма Эдди о трудностях, преградивших путь поселенцам – о голоде, о сильных снегопадах, о странной болезни наподобие собачьего бешенства, губящей заразившихся, превращая их в буйных, кровожадных чудовищ, – напечатали в доброй полудюжине газет.

«Кровожадных»… Тут Риду сразу же вспомнился и сынишка Нюстремов, и безумный бред Гастингса, и труп индейского мальчугана, подвешенный меж двух деревьев.

Еще в газетах говорилось о том, что спасательная экспедиция вот-вот будет готова отправиться в путь, и Рид решил возглавить спасателей.

Однако стоило им взобраться на перевал, Рид не увидел внизу никаких хижин, никаких признаков жизни вообще. Мало этого, с высоты даже озера было не разглядеть. Долина казалась сплошным белым пятном. Среди бескрайних сугробов темнели лишь редкие сосенки, подозрительно смахивавшие на кроны куда более высоких деревьев.

Но, стоило спуститься пониже, среди заснеженных холмов замаячила черная гладь озера. Затем единообразие белизны утратило однородность. Вон тот бурый квадрат – возможно, часть полуразрушенной избушки… к небу полупрозрачными струйками поднимается дым… Лагерь!

Последний отрезок пути одолевали мучительно медленно. Идти пришлось едва ли не наугад, жмурясь, чтоб уберечь глаза от ослепительного сияния снегов. Все это время Рида так и подмывало броситься дальше бегом, однако он сдерживался: зря тратить силы не стоило. Дисциплина выручала его до сих пор, дисциплина и доведет до конца.

Мало-помалу впереди показались признаки жизни, следы деятельности, следы уцелевших, однако самой жизни – людей, голосов, коров, хоть единственной лошаденки – не наблюдалось. Над хижинами в кольце огромных черных кострищ царила звонкая, гулкая тишина.

У первой избушки Джеймса Рида охватил сногсшибательный, всепоглощающий страх, колокольным звоном отдавшийся во всем теле. Впервые ему довелось утратить уверенность в себе на глазах у наемных работников, но что поделать? Уж очень боялся он обнаружить родных умершими, уж очень боялся сломаться. Ведь он любил их, несомненно, любил – потому и пришел сюда, хотя был с позором изгнан из партии.