Голод и тьма

– Лёх, да у нас они работают уже и в Николаеве, и в Александрове, и на Гогланде… Проблема не в них, а в таре. Нужны бочки либо ящики; но и эту задачу мы смогли решить – что мы делаем на местах, что закупаем на материке. Кстати, в Нарве очень неплохие бондари, часть я с утра переманил в Николаев, а с другими договорился о поставках в Николаев; нам лишняя тара не помешает уж никак.

Иногда у меня складывалось впечатление, что я – как бабочка, порхаю себе вокруг, пока другие занимаются делом. Тоже мне, глава экспедиции. Хорошо лишь одно – я умею не мешать, когда что-нибудь работает. Зато, когда есть возможность сделать что-нибудь полезное, я этого часто не замечаю.

В тот же вечер после обеда ко мне подошли двое "москвичей", как у нас именовали тех, кто пришёл в прошлое на борту парохода "Москва", покинувшего Владивосток перед тем, как в него вошли красные. Вообще у нас, в отличие от Росса, не было проблем между "форт-россовцами", "москвичами" и "паустовцами"; так мы именовали людей в зависимости от того, кто "попал" в прошлое на каком корабле. Это было, возможно, потому, что мы пытались набирать в поход менее идейных. Да и долгая дорога через полмира по-своему объединила всех нас. Но уровень техники в мире, из которого каждый из нас прибыл, сильно разнился. Иногда это было даже к лучшему – "москвичи", как правило, намного лучше справлялись с техникой времён Второй Мировой.

Тот из них, кто был чуть постарше, обратился ко мне:

– Здравствуйте, Алексей Иванович! У вас не найдётся минутки для нас? Я капитан Иван Алексеевич Решетов, а это поручик Максим Андреевич Россберг.

– Зачем так официально? Зовите меня просто Алексей.

– Непривычно как-то, – улыбнулся Россберг. – Но мы постараемся. Итак, мы оба – военные авиаторы. У меня тридцать шесть боевых вылетов во время Великой войны, а у Вани – сорок шесть.

– Истребители или бомбардировщики?

– Всего понемножку. Он сбил три самолёта, а я лишь один. Но в основном занимались бомбическими ударами. Он по германцам, я по австрийцам. А потом было отречение Его императорского величества, вскоре после чего мне местный солдатский комитет запретил подниматься в воздух, да и у Вани было примерно так же. А потом прилетели немцы и разбомбили наши самолёты – наверное, по наводке этих самых солдатских комитетов. Больше мы не летали, воевали с большевиками в пехоте. Но мы не об этом.

– Алексей Иванович… то есть Алексей, – виновато улыбнулся Ваня Решетов. – Не могли бы вы научить нас пилотировать ваш летательный аппарат?

– Вертолёт.

– Вертолёт, – сказал Россберг, смакуя это слово. – Просто мы кое-что понимаем и в пилотировании, и в уходе за моторами. Поверьте мне, и он, и я были хорошими пилотами.

Я задумался. Конечно, курс подготовки лётчика занимает не неделю и даже не месяц. Но они-то не начинающие. Да и не так это и сложно, более того, инструкция подробная, равно как и введение в пилотирование, прилагались к "стрекозе". Ну что ж, попробовать можно. Тем более, что на Балтику я вернусь нескоро, и кто знает, когда вертолёт сможет пригодиться. Тем более, я посмотрел – температурный режим у него начинался с минус десяти градусов по Фаренгейту, что, как известно, примерно соответствует минус двадцати трём градусам Цельсия. А зимы здесь, по Володиным рассказам, хоть и противные, но такие температуры бывают довольно редко, хотя, конечно, после того, как пыль от Уайнапутины придёт в эти места, всё может быть…

– Ребята, вы английский знаете?

– Лучше, если честно, немецкий либо французский, но осилим и английский, если надо. Впрочем, Ваня лучше меня знает язык коварного Альбиона.

– Есть перевод и на французский, – вспомнил я. – Значит, так. Выдам вам документацию. Читать начинайте сразу. Завтра после обеда поговорим о теории, а затем вы полетите у меня по очереди пассажирами. А там видно будет.

– Спасибо, Алексей Иванович!!

На второй день, мы потренировались на земле, после чего я позволил каждому из них взлететь и сесть со мной в качестве пассажира. Они сделали это столь грамотно, что у меня отлегло от сердца. А к пятому дню они уже летали немногим хуже меня.

Оставшееся время я проводил в управлении, а частично и на радиосвязи с Москвой. Там всё шло своим чередом, и моё присутствие было, по словам Саши Сикоева, конечно, желательно, но они могли и подождать. А ночи принадлежали Эсмеральде. По её просьбе, я нашёл хозяина "кассетника" – это был Виталий – и договорился о том, что я его пока одолжу. И каждый вечер мы танцевали под все менее любимую мною советскую эстраду, и обязательно под "Прощай!" А потом мы занимались физическими упражнениями другого типа, в результате чего я практически не высыпался.

Двенадцатого августа я разрешил нашим новым авиаторам совершить по самостоятельному полёту, после чего они под моим надзором (как будто я в этом хоть что-нибудь понимал) сделали техосмотр согласно инструкции. Обняв их по очереди, я сказал:

– Поздравляю вас, ребята, со сдачей экзамена на пилота вертолёта. Горючего у нас, конечно, не так много, но раз в неделю можете тренироваться.