Голод Рехи

– Так чего же ты тогда здесь висишь, раз он твой сын? – пренебрежительно ответил Рехи. Теперь разговор не отвлекал его от ужаса ожидания, а лишь глубже низвергал в глубины отчаяния. Не верилось, что из любви возможно сотворить нечто подобное. Но и Вкитор, и лиловый жрец доказали, что порой любовь более разрушительна, чем ненависть.

– Как он страдал! Как мучился, понимая, во что превратился, – стенал Вкитор, снова говоря лишь с самим собой. – Чтобы утешить его, я передал ему власть. А он… выпил из меня силу. И с тех пор в нем крепнет идея, что он и есть бог нашего мира. Что ж, мне легче в это поверить, чем в неправильность воскрешенья собственного сына.

– Ты создал монстра! Значит, нельзя воскрешать мертвых! Нельзя! – не выдержав, закричал Рехи.

– А что бы ты сделал на моем месте? – отчеканил с осуждением Вкитор.

Рехи остолбенел, живо представив Натта, и холод объял его. Сердце разрывало грудную клетку. Что он бы сделал? Что угодно! Все! Законы мироздания не так важны, когда речь идет о жизни самых близких и самых родных. Неужели любовь действительно большее зло, чем ненависть? Но без нее не остается ничего, кроме ненависти и разрушений. Рехи терялся в противоречиях, сожалея, что теперь подобные вопросы посещают его простецкую голову пустынного эльфа, которая раньше не думала ни о чем, кроме еды и удовольствия.

Рехи обвис в коконе липких пут. Вкитор больше не отзывался, возможно, потерял сознание или совсем умер. Судя по хриплому голосу, он уже давно страдал от жажды. Если уж Саат не пожалел собственного отца, значит, у дикого эльфа-пленника не оставалось ни шанса. Верховный жрец ничего не знал о милосердии. Откуда бы? Дитя черных линий…

Черные, белые – не они определяют поступки людей, это поступки людей определяют их цвет. Здесь все пронизали непроницаемо-темные лианы. И среди них не теплилось ни лучика света, ни капли надежды.

Ночь среди трупов и умирающих тянулась бесконечно долго. Рехи боялся, что уже ослеп, не дождавшись рассвета. Он ведь не знал, из чего состоял тот дым в тайном ходе. Может быть, из какой-то отравы. Но нет, просто вокруг все чернело от гнили и спекшейся крови. Он задыхался в этой неподвижной круговерти, утопая, как в зыбучих песках. Холод смешивался с приступами жара. Несколько раз его вывернуло желчью прямо на грудь, потому что наклониться не позволяли путы. Рехи ненавидел это бунтующее тело. Образы и мысли постепенно меркли, он не ощущал такого отчаяния даже после урагана, даже в день свержения Ларта. Его поймали в двух шагах от свободы и заперли в тесном коконе черных линий и собственных размышлений.

Разговор с Вкитором окончательно раздавил, доказал, что создания нового мира поголовно обречены превратиться в омерзительных тварей. Рехи проваливался в забытье и там видел Натта, подросшего, уже резво бегающего. Он куда-то торопился, несся по узкой каменистой тропке так быстро, что нерадивый, покинувший его отец не успевал догнать. Рехи окликал сына, а тот поворачивался, и вместо лица у малыша возникали страшные жвала и глаза насекомого.

Рехи с криком пробуждался, и ему вторила новая волна вздохов. Вскоре он присоединился к их монотонному стенанию:

– Ох-х-х-х… Ох-ох! Ох-ох-ох!

Но у него еще остался голос, остались собственные мысли. Запекшимися ледяными губами он просил:

– Заберите меня отсюда! Заберите, я сделаю, что скажете. Если это испытание, так и скажите. Я готов пройти до конца. Клянусь – я готов пройти до конца. Я клянусь! Митрий, это же очередное испытание?

– Нет, Рехи. Это испытание для нас, – послышался знакомый хрипловатый голос. Сумеречный Эльф явился сквозь темноту сгустком серых теней. Он морщился и обжигался о черные веревки. На бледной коже оставались дымящиеся следы, линии же зловеще шипели и плавились.

– Эльф! – шепотом позвал Рехи. – Эльф! Что делать?!

– Борись! Ты все еще можешь управлять линиями! – напутствовал Сумеречный. – Проклятье, наша теория насчет черных была ошибочной.

– Да какие теории? Что мне-то делать?!

– Я вызову Саата на поединок.

– Ты знаешь, что может случиться, – недоверчиво пробормотал Рехи. Он не хотел терять последнего союзника, может, даже друга.

– Знаю. Для этого нужны вы с Митрием. Вдвоем сможете как-нибудь удержать меня, – неуверенно ответил Сумеречный.

– Ты можешь стать Разрушителем миров.

– Тогда мой грех будет яснее ясного. И я признаю его в тот же час. И тогда… придет мой Меч, Разящий Неправого, – спокойно ответил Сумеречный Эльф, но древний ужас плохо скрывался под чередой красивых слов: – Или же нет. Я уже столько раз пытался. А Меч не приходил. Или я не превращался в Разрушителя…

– Оторви меня от стены! – взмолился Рехи. Ощущения собственного тела, единственные в этой тишине и неподвижности, доводили до паники.

– Ты сам можешь! Просто вспомни, как ты открыл двери! Вспомни, Рехи, кто ты! – потребовал Сумеречный Эльф.