Голод Рехи (СИ)

— Я иду не за смертью. Я иду, чтобы все исправить. Иначе еще один мир разрушится, наш мир, — ответил Рехи. Впервые все выглядело понятным и правильным. Он обязан дойти. Пусть его сжигала дикая боль, пусть он понимал, что не вернется.

«Важна цель, а не мотив. Мотив менялся в течение моего путешествия. Цель оставалась неизменной. Сейчас я иду не за ответами. А за искуплением», — осознал Рехи и продолжил:

— Прощай, Ларт. Позаботься о деревне, у тебя это хорошо получалось. Позаботься о Лойэ, Санаре и малышке Инде. Ты много страдал, стань счастливым и за меня.

— Нет, Рехи, я не могу. Не говори так! Без тебя… какое счастье без тебя? Рехи! Вернись! Вернись ради всех, кто тебя любит!

— Вернусь. Но не сейчас, а когда все исправлю. Исправлю мир. Так надо, Ларт. Так было написано изначально. Высечено резцом по черному камню.

— Вернись. Только вернись, Рехи. Пообещай!

— Я вернусь. Обещаю.

Они обнялись, Ларт крепко стиснул Рехи, не желая отпускать. Но решение уже крепко въелось под кожу, высекая руны предначертания на костях. Ларт еще держал за руку, жадно прощаясь, сжимая дрожащие пальцы. Рехи уже уходил, отступал шаг за шагом, а потом быстро развернулся и пошел прочь.

Спиной он ощущал пронзительный взгляд Ларта, застывшего изваянием великой скорби на окраине деревни. Но Рехи уходил один, и чем дальше двигался по бесплодной пустыне, тем лучше осознавал, что так ничего и не понял в своей жизни, и тем больше ему казалось, что он обязан исправить все совершившееся.

========== Голод души ==========

Такую боль не выбирают, ее не объять одной душе. Все пропитала смерть, весь мир вокруг кричал. В каждой песчинке отражалось ее величие. Каждый иссушенный корень замирал от ожидания. Горизонт траурным полотном укрывал черный пепел, стирая древние картины. Пустошь разносила тихий глас гудящей земли, и в нем шептались эпитафии погребенных под вечными песками.

Собирались времена на лунной дорожке, растекалась музыка порванными струнами. Иссякали звуки, Рехи слышал только плеск несуществующей воды, как в колодце, и созерцал кровавый свет Разрушенной Цитадели.

Если и существовал когда-то другой мир, то он истерся, сложившись всего в четыре буквы — Натт. Все прочие образы меркли. Рехи больше не знал, как называется глодающая его усталость. Вроде бы голод. Или иначе? Или все называлось иначе. Слова не нужны в последнем пути. Вокруг лишь каменистые холмы свивались с небосводом, превращаясь в горный хребет.

Рехи шел, не помня, сколько минуло смен красный сумерек. Рассвет для него навечно исчез в пасти серого ящера.

— Dies Irae, dies illa, — изрек на незнакомом языке Сумеречный Эльф и добавил, соткавшись из золы — Конец света у каждого свой.

Голос рассеял плеск воды и мрачное оцепенение молчаливого странника. Рехи кинулся к появившемуся собеседнику с кулаками. Меч он не догадался достать. Его внезапно захлестнул всепоглощающий гнев, накатил горячей волной, как вспышка лавы.

— Ты! Ты!

Сумеречный стоял напротив и больше ничего не требовал. Безвольными плетьми опустились его руки. Вместо доспехов по ветру плыло сизое рубище, как у старого адмирала в роковой день Падения.

— Почему я не спас? — ровным тоном спросил он. Рехи вновь замер, так и не нанеся удар. Спокойный отрешенный голос сквозил великой неподдельной скорбью, без осуждения или поддельного сочувствия. Наставления и фальшивые слова утешения — последнее, что нужно страннику по пути в вечность. Рехи шел сгинуть в круговерти войны бессмертных, не желая слушать красивых речей о великом добре. Добре, которое допускает гибель детей. Во имя высшей цели или по недосмотру — это не имело значения.

— Да. Почему не спас? — выпрямившись, также спокойно спросил он.

— Этот вопрос мне задают уже очень давно. И очень многие, — вздохнул Сумеречный. И тогда на Рехи вновь накатила волна ярости. Он выхватил меч и скрипнул зубами, прошипев:

— И что ты отвечаешь? «Не имел права»? «Так задумано»?

— Не мог.

Пальцы сжались на рукояти меча от нового жара, Рехи кинулся на Сумеречного Эльфа, нанося диагональный удар сверху. Но промахнулся. Молчаливый противник уклонялся, без эмоций, с застывшим землистым лицом. Он не кричал угроз и не требовал прекратить, поэтому Рехи растрачивал остатки скудных сил.

Он отскочил и перекатился по песку, надеясь подсечь ноги противника. Хоть бы этот мрачный идол нелепо опрокинулся в песок! Но нет, опять устоял. И двигался обманчиво медленно, плавно, как во сне, пока Рехи пыхтел и фыркал. Он слабо сознавал, что и зачем творит. Лава всколыхнулась в сгоревшем сердце, сдавила грудь обидой и отчаянием. Понимание несправедливости мира требовало хоть какого-то выхода. Вот и нашелся объект для ненависти.

— И почему? Почему не спас? Почему не помог?! — хрипел Рехи, сбиваясь с дыхания. Он нанес еще несколько отножных диагональных ударов, крутанулся на месте и остановился, так ни разу и не попав по надоедливо-спокойной цели.

— Если бы спас, черные линии раскроили землю на еще один разлом, — оправдывался Сумеречный.