Голод Рехи (СИ)

— Пусть так. Но, возможно, я смогу вернуться. А сейчас… сейчас я бесполезная душонка. Ничего не сделал доброго. Если есть в этом мире справедливость, я смогу.

— Ну, так какая цена? — оскалившись, спрашивал Рехи, безнадежно кидаясь то к Митрию, то к Сумеречному. Для него не существовало высокой цены, когда речь шла о бесценном.

— Цена за воскрешение твоего сына — уничтожение гигантских вулканов и закрытие Великого Разлома, который грозит разломить ваш материк. Закрой его — и восстановится баланс, — мрачно провозгласил Митрий, пряча руки в складках одеянья.

— Давно пора, да, давно пора захлопнуть проклятую пасть земли, — воодушевленно закивал Рехи. — Тогда я тем более пойду!

Вновь камень падал с души: ответ все-таки существовал. Страшный и невыполнимый, но ответ. С тайной радостью ветер подхватывал неверные шаги согласного на муку. Отмеренным временем падали минуты. Много песка да мало часов. Застыли виденья из снов, оставалась нагая реальность, ясная и бесприютная. Рехи знал, что с ней делать, он видел насквозь роковое теченье событий, а в них — сплетения линий, как слов. Речь изошла улыбкой, исказившей сухие губы. Он стоял у края бездны, глядя вверх, а не вниз. Мост между прошлым и будущим, мост без второй стороны, устремленный к горизонту грядущего. События обещали произойти без него, но вместе с ним.

— Мы поможем тебе, клянусь, — дал слово Сумеречный Эльф. — Просто эти линии…

— Я все понимаю! — торопливо окликнул его Рехи, направляясь к краю скалы. Оттуда открывался вид на всю пустошь. Высоко же они забрались. Выше всего мира. Он видел даже то, что осталось за другими горами «чаши» — свою родную пустыню, где ныне плескалось море, не огонь. И если лава не поглотила весь их мир, то оставался шанс все исправить. Вода не огонь, в ней таится жизнь. Двенадцатый обманывал, показывая, что море ушло навечно. Вот же оно, море — видно с высоты — плескалось у краев пустыни. Разбудить бы землю, усмирить бы извержения.

Рехи медленно притягивал к себе белые линии, пальцы наливались жаром. Не больно! Почти не больно! Даже если лицо кривилось, даже если из горла рвался крик. Тетива отпускала стрелу, и когда есть цель не горько жить, не страшно умирать.

«Натт, жаль, что мы так и не узнаем друг друга», — вздохнул Рехи и схватился плотнее за белые линии, призывая их все забрать его оболочку, напитаться силой, сотворить из него и ради него.

«Всего лишь одно чудо! Цена которого смерть», — со светлой радостью думал Рехи, продвигаясь сквозь лес линий. Он уже видел во сне эти места, он уже помнил путь к поляне. Тогда он тоже чуть не умер после исцеления Ларта. Значит, белые линии давали подсказки, значит, они вели его изначально к этому дню. Страшно… Неумолимо тягостно прощаться с собой и миром. Но Рехи представлял Лойэ с Наттом вместе и улыбался сквозь мучение. Белые линии жгли его, кожа набухала волдырями и слезала целыми пластами. Плавилась кольчуга, капали железными слезами ее кольца, спадало оружие, сгорала сталь — не с кем больше сражаться.

— Рехи! Ты сгоришь! Линии сожгут твое тело! — кричал где-то в отдалении Сумеречный Эльф.

— Значит, сгорю, — угрюмо и отрывисто ответил Рехи, оборачиваясь и вновь забывая обо всем, кроме мира линий. Никакие слова или действия уже не изменили бы его решения.

Сначала он вновь блуждал по лесу белых линий, а вокруг плескалась темнота. Он странствовал среди забытых имен и вышел на поляну, но ныне в центре не лежал младенец, а застыл согбенный адмирал. Он держал Натта на руках, да так крепко, что Рехи испугался.

— Старик, отдай мне его, а?

— Не уберег ты его раньше. Убережешь ли потом? — сурово поинтересовался адмирал, плотнее прижимая праправнука к себе.

— Уберегу, старик! Уберегу! Я целый мир для него построю! Слово даю и тебе, и белым линиям!

Глубокие морщины на залысом лбу разгладились. Адмирал посмотрел на молчаливо застывшего Натта, ласково погладил его по голове и передал замершему Рехи.

— Хорошо. Значит, уговор, — пробормотал в усы старик. — Ты пойдешь с нами?

— Пойду. А он пусть идет к живым.

Рехи крепко прижал к себе сына. Обоих соткали линии, оба шли сквозь незримый мир. Натт прильнул к отцу, Рехи возвращался через сияющий лес, который все редел и расступался, пока не открыл вид на пустыню.

— Папа, останься! — тонко протянул Натт.

— Не могу, малыш. Не могу, потому что не уберег тебя, — ответил Рехи, целуя сына. — Но я вернусь. Обязательно вернусь!

Он шел по улицам Надежды, деревня едва просыпалась, в загонах ревели ящеры, жители выходили по делам. Никто не замечал двух странников белых линий, никто не видел, как они летят, незримые отблески первых солнечных лучей, звездный свет, шепот молчания…

Вскоре они добрались до башни без колокола, где на втором ярусе сидела она — скорбящая мать, возлюбленная Лойэ. Рехи поднялся наверх, без усилия, без прыжка, всего лишь воспарил.