На этот раз Рехи оказался на обширной каменной террасе, увитой сочными гроздьями созревавшего винограда. С нее открывался чудесный вид на огромный город: разноцветными точками маячили всевозможные каменные строения с черепичными и соломенными крышами, где-то вились артерии и вены улиц, по ним текла суетливая толпа, доносилось ржание лошадей, разнообразные окрики, на многочисленных башнях развевались лиловые флаги с гербом в виде руки, сжимавшей фигурно вырисованное пламя. «Свет Двенадцатого да пребудет с нами!» — гласил девиз, начертанный вокруг рисунка. Хотя расстояние вряд ли позволило бы четко рассмотреть, скорее «другой» Рехи знал эту фразу наизусть.
«Это что же это я: иду набить морду божеству?! Ну что они ему все так поклоняются? Да не, видел я Сумеречного, и как его Митрий придавил к земле, и в деревне людоедов. Вполне себе человек. Ну, почти», — заключил Рехи. Его упрямство не позволило бы усомниться в верности собственного безумного плана, кем бы ни был Двенадцатый Проклятый. Делалось как-то даже обидно за всех этих далеких непонятных людей. За всю их наивную веру, а с ними-то просто играли, не лучше, чем с корабликами на той карте.
«Какой мир разрушили, какой мир… Сколько тут еды!» — ухал и охал Рехи на виноград и заодно людей, пока не заметил сидевшую на скамье девушку. Она рассматривала город у подножья дворца. От нее веяло неземной печалью и смирением. Легкий синий шелк закрытого платья струился по полу длинным шлейфом, черные локоны рассыпались из высокой прически вдоль покатых плеч. Ее тихое смирение кардинально отличалось от необузданной красоты Лойэ, но она очаровывала, словно от нее веяло прохладой вечернего моря, тогда как от Лойэ всегда летели незримые искры.
«Ох, как бы она сейчас ревновала!» — усмехнулся Рехи, невольно сравнивая девушек. Определенно, в прошлом женщины выглядели какими-то совсем беспомощными, как куклы, которых мастерили из обрывков кож маленькие девочки в деревне. Разве реально отбиться от ящера в таком-то неуклюжем балахоне, пусть и расшитым жемчугом? Новой знакомой вряд ли приходилось хоть когда-то держать в руках оружие.
«Если город падет, что будет с Миррой, что будет с ней?» — вдруг запричитал не своим голосом Рехи, как будто застрял в чьем-то сознании. Он не верил в переселения душ, не верил в повторную жизнь. Но кто-то взывал столь ясно и пронзительно, что хотелось хоть как-то поддержать его в этой бесконечной тревоге. Нечастным оказался все тот же жрец в лиловом балахоне, он наблюдал за девушкой на скамье из-за угла, прячась за колонной. Пару минут смотрел, потом отворачивался и горестно заламывал руки, скулы его сводило, из глаз едва не текли слезы.
«А! Влюбленный явно. И явно не по статусу. Да она же принцесса! Ну, дочка вашего вождя, вроде того, — самостоятельно догадался Рехи, насмехаясь над сдержанностью молодого жреца. — Ну ты еще расплачься, мужик. Успокойся, все падете. И ты, и твоя Мирра». Он бы уж точно не подглядывал за девушкой из-за угла. Как минимум, подошел бы, поговорил, а там как-нибудь уединился бы в укромном уголке. Хотя здесь, наверное, так было не принято. Все-то у этих прошлых людей оказывалось затянуто в рамки условностей и бессмысленных клятв.
«Митрий… Митрий! Ответь! Ты наделил нас силой, мы, твои Стражи Миров, взываем к тебе! Что делать теперь? Враги наступают с юга и с северо-запада. Как поможет моя сила? Я готов отдать свою жизнь!» — все причитал молодой парень, беспрестанно теребя в руках застежку в виде головы гепарда.
«И ты туда же… Ну вот опять. Заткнись уже! Ну, заткнись! Мне же кажется, что это я бормочу! А если меня там Лойэ услышит? Засмеет же!» — пытался шикнуть на жреца Рехи, естественно, безуспешно.
От сцены на балконе всех отвлек совершенно безумный возглас, донесшийся из зала совета. Мирра испуганной птичкой отпрянула к перилам парапета, сжав их так, что побелели костяшки. Красивая все-таки, хрупкая такая, что хотелось бы защитить. Но прошлое — самый надежный тайник, из него уже ничего не вытащить, в нем уже ничего не изменить. Поэтому мимолетное сожаление Рехи потопил в заинтересованности воплями. Он несся вместе со жрецом в недавний зал. Теперь там царил какой-то сумбур и хаос: военные карты кто-то изодрал в клочья, игрушечные кораблики разметали по полу, добротный длинный стол исцарапало лезвие кинжала. А посреди всего этого метался человек, знакомый эльф с якорями. Он то носился вокруг стола, то вскакивал на него, то со всего размаху, расшибая лоб, падал на пол и бился в конвульсиях. Изо рта его шла пена, становясь кровавой из-за обкусанных губ. Кстати, Рехи не заметил клыков во рту эльфа. Все не так, все странно. Но больше заинтересовало то, что в бессильном отчаянии до сорванного голоса восклицал несчастный:
— Город падет… Падет город. Двенадцатый отвернулся от нас. Двенадцатый — он Проклятый! Мы все молились Проклятому!