Голод сытых: кто ты, Гектор Прима?

Я упал на кушетку. Она заскрипела и застонала подо мной.

— Ты он?

— Нет.

Он тяжко вздохнул и сел на пол спиной к стене, обхватил задранные колени руками и стал выглядеть каким-то хрупким.

— Я записываю что… он говорит. Тайком. Если это выплывет, он перестанет со мной разговаривать.

— Не понимаю, — сказал я, хоть это было не совсем так.

Он покачал головой.

— Началось несколько лет назад. Выплаты только пошли, все стали получать деньги. Начали думать, что все это надолго, понял? Что никуда оно не денется. Все счастливы, да? Ну как, у всех же теперь деньги есть. Но нашелся один старый хрен, сказал, что все это чушь собачья, типа того. Ну и что-то я завис, стал тусоваться, слушать. Болтать с ним, понял? Потом… записать решил. Запостил. Выдумал имя.

— Гектор Прима.

Он кивнул.

— Ну как-то оно звучало… А потом раз — люди стали читать. Много. Восемьсот тысяч первый пост, второй уже восемь миллионов, а? И вот такие как ты тоже. Я перепугался. Сказал Джулии, та решила, что меня можно продать.

— Вот такому как я.

— Если все узнают, что я сделал, не будет никакого Гектора Примы, потому что и разговоров больше не будет. Так что никому ты не расскажешь.

— Познакомишь меня? — спросил я, хоть уже знал ответ.

Мы немного посидели в тишине. Я чувствовал, что меж нами есть родство, некий общий героизм, превосходящий категории правильного и неправильного. Мы оба пытались перекричать непреодолимую пустоту, которую большинство даже не замечало. Он возвел предательство доверия и нарушение неприкосновенности частной жизни на уровень искусства. Я в своей преданности делу давно перешел перерос обычного ищейку. Мы оба преступали черту, оба зависели друг от друга, оба придавали смысл жизни другого. Мы не были здоровы, но хоть болели в компании.

Я вытер слезы и поднялся. Он молча наблюдал, как я иду к синей двери, как берусь за ручку.

— Слышал когда-нибудь о гедонистической адаптации? — спросил я.

— Чего?

— Посмотри как-нибудь. Попробуй ему рассказать. Я собирался с ним об этом говорить. — И уже из-за порога: — Не бросайте. Не надо.

Я дошел до перекрестка и сел на бордюр. Девчонка, что скакала тогда за мной, стояла в переулке еще с тремя детьми. Они во что-то играли с камнями и куском бечевки. Старуха выметала на улицу пыль из лавки. Предполуденное солнце превратило городские крыши в сияющее расплавленное серебро. Смотреть на них было больно. Мне никак не верилось, что прошло так немного времени. Час, даже меньше — и целая жизнь.

Здесь, на тротуаре в маленьком городишке в чертовой дали от дома, жизнь моя достигла переломной точки. Я годы потратил, выслеживая Гектора Приму, и больше не собираюсь его искать. Мне предстоит шататься без крыши над головой до следующей выплаты, а потом голодать, пока не сэкономлю на билет домой. Буду страдать, но хоть не просто так, а значит, перспективы мои не так уж мрачны.

Я вытащил книгу, выкрутил контраст, чтобы видеть текст в ярком свете дня, открыл папку с работами Примы и стал перебирать, не особо вникая в слова, пока не зацепился взглядом за один абзац.

«Дети все равно голодают. В моей юности мы голодали из-за нищеты. Теперь голодаем из-за родителей, растративших всю выплату на выпивку, дурь или красивые шмотки, чтобы казаться в них богаче, чем на самом деле. Плохие родители. Невезение. Глупые идеи. Деньги решают только те проблемы, которые решаются деньгами. Все остальные никуда не деваются.

Ну да, да, страдаем мы теперь меньше. Иначе. Но все равно страдаем, страдаем из-за мелочей, и это сбивает нас с толку. Мы забыли, как прекрасен бывает хлеб с маслом. Как отчаянно порой его хотелось. А специи, их такое глубокое для меня или моей мамы значение? Поколение-другое, и от него останется только вкус, и все. Они что-то будут значить, только соприкасаясь с языком. Надо кормить детей не просто едой, но и ее смыслом. Чем она была когда-то для людей. Кормить памятью о нищете. Кости и призраки нужны затем, чтобы мы не забывали радоваться, что пока живы».

* * *

По улице мимо меня, гремя цепью, с гулом прокатился велосипед. Старухина метла со свистом скребла тротуар. Где-то рядом играла музыка, бас перекрывал остальные инструменты. Я сидел, словно держа в руках драгоценность. Она была куда более хрупкой, чем я полагал по дороге в Саградо. Я не собирался ее разбивать, и сколько бы ни значила она для меня, пока я сюда добирался, сейчас она значила много, много больше. Я шел искать Гектора Приму, а уйду без всякой надежды вернуться, без всякого желания направить сюда же товарищей-охотников.

Интересно, чем я теперь буду заниматься там, дома? Должно быть, я что-то промычал, потому что старуха замерла и уставилась на меня. Вместо приветствия мотнула головой.

— С тобой все нормально, дружок?

— Отлично, — ответил я. — Только проголодался немного.

Она пожала плечами и вернулась к уборке.

— Ну ты это хотя бы понимаешь.