Голодная Гора

- Как бы я хотела тоже находиться там вместе с мисс Найтингел, сказала она. - Я говорю не о том, чтобы ухаживать за больными, боюсь, этого бы я не выдержала, просто многие солдаты на войне чувствуют себя такими одинокими, им так нужно утешение.

Она с улыбкой посмотрела на него, и он отвернулся, разминая в пальцах кусочек хлеба, потому что ему вдруг вспомнились кровавая бойня в Севастополе и то, как он находил утешение совсем другого рода в объятиях не слишком чистой маленькой беженки с раскосыми глазами, как у него пять дней не было виски и как от этого он чуть было не умер.

- Не думаю, - пробормотал он, - чтобы вы могли там что-нибудь сделать.

В этот момент он заметил, как с противоположного конца стола на Кэтрин Эйр смотрит Генри, смотрит с такой нежностью и обожанием, что Джонни вдруг охватило глубокое безнадежное отчаяние, он почувствовал себя отверженным, парией, ему показалось, что он недостоин сидеть за одним столом с братом и Кэтрин Эйр. Они принадлежали другому миру, миру, где жили обыкновенные счастливые люди, уверенные в будущем. Но самое главное, они были уверены в себе.

- Послушайте, - громко сказал он. - Никто ничего не пьет. Разве мы не собираемся чествовать шерифа Слейна? - И он стукнул кулаком по столу, призывая официанта. Все люди, находившиеся в это время в ресторане, обернулись при звуке его голоса.

- Генри, - сказал он, обернувшись к Кэтрин Эйр, - добивается своих целей приятным обхождением, он со всеми вежлив и любезен; я же получаю то, что мне нужно, противоположными методами.

Она ничего не ответила, и он снова почувствовал себя потерянным, не потому, что в ее глазах он прочел неодобрение или осуждение, но потому, что сам вид этой девушки, спокойно сидящей рядом с ним за столом, вызывал в нем желание измениться, сделаться лучше, быть таким же спокойным и умиротворенным, как она. Он подозревал, что ей безразлично, добивается человек своего или нет - во всяком случае, она никогда не стала бы кричать и бесноваться.

Вот его мать, она смеется, разговаривая с Биллом. Она-то умеет наслаждаться жизнью, и всегда будет жить в свое удовольствие, что бы ни случилось, а Билл, этот честняга, вежливо отвечает своей теще, хотя он, наверняка, не может относиться с одобрением к крашеным волосам и пудре на лице. Фанни, готовая разродиться в любую минуту, похожа на мышку, она всегда была такая, с ней просто невозможно поссориться, а Эдвард и Генри беседуют о политическом положении страны, словно слова "консерваторы" и "либералы" действительно имею какое-то значение. Нет, он отверженный, всегда таким и останется, и, конечно же, все здесь присутствующие, кроме, пожалуй, матери предпочли бы сидеть за обедом без него.

- Ну как, - сказал он, откидываясь на спинку кресла, - мы выпили за Генри, будущего шерифа, не выпить ли теперь за меня, будущего штатского человека?

За столом наступила тишина. Все посмотрели на него.

- Что ты хочешь этим сказать, мой дорогой? - спросила Фанни-Роза.

- Только то, что я выхожу из полка, - сказал Джонни. - Сегодня я подал прошение об отставке.

Его тут же забросали вопросами. Что он хочет этим сказать? Ах, какая жалость, ведь он всегда говорил, что эта жизнь ему по вкусу - и все в том же духе, одна шаблонная фраза за другой. Только Эдвард, единственный офицер, кроме него самого, молчал, никак не отозвавшись на его заявление. А Фанни-Роза, инстинктивно угадав правду, поняла, что его, вероятно, просто попросили выйти из полка...

- Ах, мне до чертиков надоела военная служба, - отвечал он им. - Все прекрасно, когда есть, с кем драться, но торчать целыми днями на плацу - это не по мне. Я уже давно подумывал о том, чтобы подать в отставку. Что буду делать? Не имею ни малейшего представления. Вероятно, поеду за границу. Да и какое это имеет значение, черт побери? Дело в том, мисс Эйр, что я нахожу довольно унизительным такое положение, при котором человеку в двадцать шесть лет почти не на что жить, и он вынужден дожидаться, когда умрет восьмидесятилетний старик и оставит ему свои деньги.

Это заявление вызвало всеобщую неловкость. Сестра вспыхнула и обернулась к своему мужу, мать улыбнулась, пожалуй, чересчур весело, и заговорила с Генри о его планах на Рождество. Только Кэтрин Эйр оставалась невозмутимой. Она посмотрела на Джонни серьезно и доброжелательно.

- Да, положение у вас трудное, - заметила она. - Вы, должно быть, чувствуете себя неуверенно. Но все-таки за границу ехать не стоит.

- Почему? - спросил Джонни.

- Мне кажется, вы не будете там счастливы.

- Я нигде не чувствую себя счастливым.

- Кто же в этом виноват?

- Никто. Это мое несчастье, мое проклятье, что у меня такой характер.

- Не говорите так. Вы же на самом деле самый добрый, самый великодушный человек на свете. Мы часто говорим о вас с Генри. Он вас очень любит.

- Правда? Я в этом сомневаюсь.

- Вам просто нравится представлять себя хуже, чем вы есть на самом деле. Это неумно. Вам следует вернуться на ту сторону и заняться делами своей страны.

- А что сделала для меня моя страна?

- Начнем с того, что она дала вам жизнь.