Читаем Голодная Гора полностью

Второго декабря тысяча восемьсот пятьдесят шестого года по Сент-Джемс-стрит со стороны Пиккадилли ехал экипаж; он свернул на Пэл-Мэл и, наконец, остановился у номера семнадцать "а", где в то время помещались квартиры холостяков. Был темный дождливый вечер, кучер позвонил и дожидался, пока не вышел привратник; только потом он отворил дверцу кареты, чтобы помочь выйти своей пассажирке. "Скверная погода, мэм", - проговорил он привычные слова, протягивая руку за деньгами. И когда она положила ему на ладонь серебряную монету, сказав: "Благодарю вас, любезный" с таким видом, словно она королева, он усмехнулся и стал смотреть, как она поднимается по ступенькам. Она, однако, и не подозревала, какое производит впечатление - на ней была ярко-фиолетовая бархатная мантилья, а на голове косо сидела шляпка, такого же, как она считала, цвета, из-под которой выбивались ярко-рыжие локоны. Какая, верно, раньше была красотка, подумал возница, а уж щедрых таких среди женщин только поискать, смотри-ка, целых полкроны отвалила, ни одна женщина столько не даст, да и мужчина тоже.

- Капитан Бродрик еще не вернулся, сударыня, - сказал привратник. - Он велел, чтобы вы подождали, коли приедете, он скоро будет. Я так думаю, он у парикмахера на Дермин-стрит, сударыня.

- Надеюсь, что его там не обкорнают, словно каторжника, - сказала Фанни-Роза. - Что толку иметь такие волосы, говорю я ему, а потом стричься чуть ли не наголо, как будто отбываешь свой срок в тюрьме? Зажгите, пожалуйста, газ. Здесь темно, как в могиле. Хотела бы я знать, что делает капитан Бродрик в этой дыре. Впрочем, вы мне, наверное, не скажете, если я спрошу.

Она рассмеялась и стянула с руки перчатку.

Привратник чувствовал себя неловко. Эта дама, вероятно, мамаша капитана Бродрика и, хотя она ведет себя свободно и не слишком важничает, все-таки обсуждать поведение капитана, право же, не годится. Он смотрел, как она поправила перед зеркалом шляпку и, открыв сумочку, посыпала лицо каким-то белым порошком. Это ее не украсило. Фанни-Роза поймала в зеркале его взгляд.

- В чем дело? - резко спросила она.

- Я ничего, сударыня, решительно ничего, - пробормотал привратник и, поклонившись, закрыл за собой дверь.

- Идиот несчастный, - проворчала Фанни-Роза, стряхивая с лица лишнюю пудру. Она поправила мантилью и крепче застегнула брошку, которой она была заколота спереди. Это была великолепная бриллиантовая брошь в виде кокарды джонниного полка. Булавка ее вечно расстегивалась. Фанни-Роза была уверена, что когда-нибудь ее потеряет. Она принялась расхаживать по комнате, перебирая разные предметы на каминной полке, открывая шкатулки, рассматривая картины. Конторка сына была заперта, но ключ лежал в коробке с табаком, стоящей сверху. Фанни-Роза отперла ее, напевая себе под нос песенку. Бумаги, конверты, обрывки промокашки разлетелись в разные стороны. "Безнадежно неаккуратен, - пробормотала его матушка, - точно такой же, как я". Там было несколько счетов, все, по-видимому, неоплаченные, и все подлежали немедленной оплате. Фанни-Роза все их прочла. Были там карточки-приглашения, она и их внимательно изучила. Было письмо, написанное явно женской рукой, полное упреков в невнимании и подписанное "твоя любящая маленькая Дуди". Фанни-Роза усмехнулась. "Знаем мы таких любящих", - подумала она. В одном из ящиков она обнаружила рецепт, который ее весьма заинтересовал, хотя она в нем ничего не поняла, и коробочку пилюль; она их понюхала, попробовала на вкус и нашла отвратительынми. Услышав за дверью шаги, Фанни-Роза вздрогнула, быстро захлопнула крышку от конторки и снова стала напевать, обратившись к зеркалу. Но это был швейцар, он, вероятно, выходил по каким-то своим делам. Больше в конторке ничего интересного не было. Ящики были набиты географическими картами, учебниками и приказами. Фанни-Роза направила свое внимание на шкаф. Там была одежда. Пальто Джонни, его мундир, высокие сапоги. Здесь тоже не было ничего интересного, хотя ей нравилось трогать его платье, она ласково погладила мундир и орденскую ленточку. Бедняжечка! Он заслужил орден в этом ужасном Крыму; просто чудо, что они не замерзли там до смерти. Это идиотское поражение. Зачем им вообще понадобилось воевать, это выше ее понимания... Ну-ка, что здесь такое? Что-то обернутое соломой и заткнутое за сапоги. Так она и знала. Бутылка из-под портвейна. Вот и еще одна, и еще. Все пустые. Интересно, где он держит полные. Она захлопнула дверцу шкафа и отворила дверь в маленькую спальню. Здесь ничего нет, только кровать, таз с кувшином для умывания и комод. Секунду поколебавшись, она открыла тумбочку возле кровати. Там стояла бутылка виски, наполовину пустая. Закрыв снова дверцу, Фанни-Роза вернулась в гостиную.

"Если ему непременно надо пить, - подумала она, - прочему он просто не поставит бутылку на буфет? Здесь ведь никто его не видит. Кстати сказать, я и сама не отказалась бы от рюмочки вина".

Перейти на страницу:

Похожие книги

Уроки счастья
Уроки счастья

В тридцать семь от жизни не ждешь никаких сюрпризов, привыкаешь относиться ко всему с долей здорового цинизма и обзаводишься кучей холостяцких привычек. Работа в школе не предполагает широкого круга знакомств, а подружки все давно вышли замуж, и на первом месте у них муж и дети. Вот и я уже смирилась с тем, что на личной жизни можно поставить крест, ведь мужчинам интереснее молодые и стройные, а не умные и осторожные женщины. Но его величество случай плевать хотел на мои убеждения и все повернул по-своему, и внезапно в моей размеренной и устоявшейся жизни появились два программиста, имеющие свои взгляды на то, как надо ухаживать за женщиной. И что на первом месте у них будет совсем не работа и собственный эгоизм.

Кира Стрельникова , Некто Лукас

Современная русская и зарубежная проза / Самиздат, сетевая литература / Любовно-фантастические романы / Романы
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее