Голодная Гора

Младшие мальчики вместе со своей сестренкой уже легли спать, и, когда Джонни и Генри поднялись в гостиную, чтобы пожелать взрослым спокойной ночи, они увидели, что дед стоит перед камином с каким-то странным, несколько смущенным выражением на лице. Их мать сидела в кресле у окна, а тетушка Элиза - напротив нее, и обе они, отложив работу, слушали, что говорит глава дома. О Боже, думал Джонни, он узнал про сегодняшний день, и теперь рассказывает им...

- Подождите минутку, - сказал им дедушка. - Я хочу, чтобы вы тоже выслушали то, что я собираюсь сообщить вашим матери и тетке.

Внуки повиновались, Медный Джон откашлялся и заложил руки за спину.

- Я не намерен особенно распространяться, - сказал он, - но хочу поставить вас в известность о том, что произошло. На этот раз я здесь долго не пробуду, только заеду на шахты, чтобы обсудить кое-какие вопросы, и сразу же вернусь на ту сторону. В дальнейшем я предполагаю оставаться там дольше, чем это было раньше, и, с вашего позволения, Фанни-Роза, основным моим местопребыванием будет отныне Летарог. Элиза может оставить за собой дом в Сонби и поселиться там, когда позволят обстоятельства. Этот дом, разумеется, останется открытым для любого члена нашей семьи, мои внуки по-прежнему могут считать его своим родным гнездом.

Он замолчал и снова кашлянул. На лице Элизы застыло недоумевающее выражение, она метнула взгляд на невестку, сидевшую напротив.

- А что будете делать в Летароге вы, отец? - спросила она. - Вам будет тоскливо одному. И, кроме того, неудобно будет ездить в Бронси, это слишком далеко. Ведь именно поэтому вы перебрались в Сонби.

- Я не буду один, дорогая, - сказал ее отец. - Именно это я и собирался вам сообщить. Три недели тому назад миссис Коллинз дала согласие стать моей женой. Мы поженились в Бронси и сразу после этого переехали в Летарог. Она очень хорошая, милая женщина, преданная мне всей душой, и она любит меня. Я очень счастлив, что могу называть ее теперь миссис Бродрик и надеюсь, что вы будете делать то же самое.

В комнате воцарилась гробовая тишина. Затем Фанни-Роза воскликнула: "Боже мой!", а Элиза разразилась бурным потоком слез.

- Ах, отец, - проговорила она, - как вы только могли? Миссис Коллинз, наша собственная кухарка! И это после стольких лет. Что скажут люди, все наши друзья в Сонби? С нами теперь никто не станет разговаривать.

- Одно только очевидно, - сказала Фанни-Роза, - эта новость убьет Барбару. Нам придется каким-то образом скрыть ее от бедняжки.

- Барбара уже знает, - спокойно отозвался Медный Джон. - Я сообщил ей только сейчас, когда заходил к ней в комнату. Она отнеслась к моей новости с полным пониманием.

- Если бы она не заболела, этого никогды бы не случилось, - рыдала Элиза. - Только потому, что она лежит здесь, прикованная к постели, а я вынуждена за ней ходить, только поэтому вы попали в зависимость к этой... к этой женщине - я никогда не смогу называть ее миссис Бродрик, отец, вы не можете от меня этого требовать. - И она снова залилась слезами.

- Разумеется, - сказала Фанни-Роза, - ваш отец волен поступать, как ему заблагорассудится. Ведь миссис Коллинз уже не молодая женщина, которая могла бы... Я хочу сказать, это новое положение вещей никоим образом не может отразиться на Джонни, ведь верно?

- Уверяю вас, - сказал ее свекор, - что интересы Джонни не пострадают ни в малейшей степени, так же, как и ваши, Фанни-Роза, и твои, Элиза, одним словом, ни один из члнов нашей семьи не будет обижен. Мне семьдесят пять лет, моей жене пятьдесят. В моем завещании, естественно, оговорена определенная сумма, которую она получит после моей смерти, однако то, что я ей оставляю, никак не отразится на доле, которую получит каждый из вас, никто из вас не пострадает. Что же касается наших друзей в Сонби или в каких-нибудь других местах, Элиза, то ты можешь не беспокоиться. Мы будем жить в Летароге, и миссис Бродрик не намерена никуда оттуда двигаться. Людям совсем не обязательно знать, что я снова женился, если ты сама не захочешь поставить их об этом в известность. Я верю и надеюсь, что ни один из членов моей семьи не будет таить зла против женщины, которая так добра, что согласилась разделить со мной последние годы моей жизни.