Голодная кровь (Рассказы и повесть)

«Тут, – понял Терентий, – тоже беда». Забрал Оленьку и от подруги.

Варюха-горюха Терентию вслед показала кукиш из-под колена.

В тот же день, зайдя перед встречей с Самохой во вчерашнее кафе, изъял Пудов теперь очутившийся за стойкой бара, шутовской жезл. Головка уцелела, остро-выставленный язычок – тоже. Правда, какая-то сволочь попыталась вырезать на жезле то ли имя, то ли крик поганой душонки. Но, видать, помешали. И вырезать удалось только слог: «Лю…»

Блоха человеческая

Тем же вечером, но уже в кафе соседнем, Самоха подробно рассказал Терёшечке про историю Гавайских островов, про коварство былых туземцев, – а ныне справных океанических «мериканцев», – и, ясен пень, про речку Дон и шустрого аптекаря Шеффера. Чуть взгрустнув, добавил:

– Улетаю, Фомич. Визу-то я получил. А главное – продолжаю слышать зов укулеле! Будешь у нас на островах – попляшем-посмеёмся под бандуру гавайскую. Через Шанхай, «Аэрофлотом» лечу. Прямо в Гонопупу: бултых – и в океан! Такой вот музыкальный водоплеск может со мной приключиться. А уж в Гонопупу…

– Гонолулу, дурашка.

– Поучи меня. Сказано Гонопупу, значит, Гонопупу. Могу, ради тебя, ещё только на Гонолупу сменить. Но лучше – «пупу». Я это слово так издалека на рекламном щите прочитал. Такой вот «пупой» и сидит во мне городишко гавайский. Ну, и ко всему, – родственничек далёкий там обнаружился. С ним не пропаду: что ты, что ты, что ты…

– А денежки?

– Я дачу продал, на полёт и на чуток пожить – хватит.

– А потом чего?

– Ну, может, на гавайянке женюсь. Моей-то Люськи давно нету. Или передвижной кукло-цирк им устрою. Русскую удаль должны там помнить. Может, опять в состав России Гавайский архипелаг полностью или хоть парой-тройкой островов запросится. Вот и буду туда-сюда летать, депеши секретные развозить. А в перерывах правителей пародировать. Глядишь, под пальмами, с укулелькой на коленях, и сам чаще лыбиться стану…

В общих чертах про «скачущую блоху» – так по подсказке какого-то музыковеда переводил Самоха название укулеле – грустный шут рассказывал и раньше. Но теперь перешёл к деталям: хвалил укулельские жильные струны, металлические узорные колки, показывал, как перед игрой обстукивает нижнюю и верхнюю деки: нет ли трещин?

Потом, горячась и вскакивая на шаткие длинные ноги, опять начинал рассказывать историю про удачливо-неудачливого капитан-аптекаря…

Терёха про себя чертыхался. Назавтра – парад шутов. Самохе бы во главе колонны идти! С рыбьим хвостом и в короне. А он про толстогубых гавайянок и смутный зов распотякивает.

Уговоры, однако, не помогли. Зов есть зов.

И укатил Самоха в город Во, за музыкальным ананасом и пожитками, чтобы с ними вернуться в Москву, потом на самолёт – и в Гонопупу!

Из-за всех этих перепендюлек и привиделась в ту же ночь Терёхе пляшущая блоха.

Ростом блоха вымахала не ниже Самохи. Одета – в куцую курточку, звёздно-полосатые бермуды и спецназовские ботинки-берцы, из которых тонюсенькие шерстистые лапки торчат. Говорила блоха по-человечески, иногда вставляя непонятные – скорей всего гавайянские – слова.

Сперва блоха принялась жаловаться на всех без разбору, а потом прочитала Терёхе по-блошиному скачущую – с пятого на десятое – лекцию. Начала блоха торжественно.

– Мать моя была женщина, а отец – блошиный паук! Через них я и стала блохой человеческой. И учти: я не блоха – ха-ха. Я блоха – ого-го! Всё, что надо для продолжения рода имею. Только не хочу я род продлевать. Сама хочу жить вечно, а все иные-прочие пусть хоть завтра передохнут! Поэтому, перед лицом вечности не совру тебе ни словечка, а исполню гавайский танец Хулу и лекцию по гавайеведению прочту. Так что – стынь и глохни! И учти: я из Гонопупу сюда не просто так на корабельной собаке переехала и тут у вас, на дрожжах российских взошла. И ещё неизвестно кем завтра стану.

– Кем же блоха может стать? Только мокрым местом.

– Не дождёшься! Ты песню про блоху слыхал?

– Не-а.

– Так слушай, лапотник!

Дребезжа, как пустая консервная банка, блоха запела:

Жил, был король когда-то.

При нём блоха жила.

Милей родного брата

Она ему была.

Блоха? Ха-ха! Блоха? Ха-ха!

Ха-ха-ха-ха-ха-ха!

Зовёт король портного.

– Послушай, ты, чурбан,

Для друга дорогого

Сшей бархатный кафтан!..

Вот в золото и бархат блоха наряжена,

И полная свобода ей при дворе дана.

Король ей сан министра и с ним звезду даёт,

А с нею и другие пошли все блохи в ход.