Голодная степь: Голод, насилие и создание Советского Казахстана

Тогжанов утверждал, что русское завоевание Степи в XIX веке существенно изменило картину феодальных отношений между кочевниками-казахами. Обращая внимание на растущее число сезонных рынков, где торговали друг с другом оседлые жители и кочевники, и придавая особое значение появлению в Степи крупного рогатого скота, доселе невиданного в стадах у кочевников, Тогжанов делал вывод, что в феодальной жизни появились ростки капитализма и казахи поднялись на промежуточный уровень, который он называл «патриархально-феодальным». Хотя Тогжанов признавал, что степень «патриархально-феодальной» продвинутости в разных частях Степи была различной, он приводил данные, показывавшие, что даже пастухи, совершающие дальние сезонные откочевки, например адаевцы на полуострове Мангышлак, принимают участие в таких практиках, как торговля, что может позволить квалифицировать их как капиталистов323.

В ходе этой промежуточной «патриархально-феодальной» стадии, по словам Тогжанова, «Казахский бай испокон веков старался выдавать свои классовые интересы за интересы своего рода, подрода или аула и всеми мерами и способами внушал казакским трудящимся, что он – не эксплуататор, а благодетель, защитник прав и интересов всего рода»324. Поэтому Тогжанов и другие авторы пытались выявить в кочевом обществе эквиваленты тех явлений, что считались эксплуататорскими в оседлых обществах: например, казахские практики взаимопомощи были соотнесены с барщиной, системой принудительного и неоплачиваемого крестьянского труда325. Вспомнив сталинскую формулировку о советских национальных культурах как о «национальных по форме, социалистических по содержанию», Тогжанов заявил, что казахское общество является «родовым по форме, классовым по содержанию»326. Он был убежден: чтобы казахи стали «национальными по форме», родовые связи должны быть разрушены.

Но если классовая система существовала среди кочевников еще с XV века, почему же они не продвинулись вперед по марксистской исторической траектории? Ученые решили, что ответ на этот вопрос кроется в самой практике кочевого скотоводства, которая вела к изоляции казахов и к более интенсивной эксплуатации со стороны баев327. Кочевая жизнь по самой своей сути укрепляла клановые связи, которые, в свою очередь, укрепляли позиции угнетателей-баев. Следовательно, чтобы казахи продолжили свое социалистическое развитие, надо было выполнить два условия: во-первых, устранить баев; во-вторых, посадить на землю все кочевое население республики. Назвав оседание на землю «острейшим орудием классовой политики», ученые требовали, чтобы партия как можно быстрее приняла меры по превращению кочевников-казахов в оседлое население, поскольку это позволит изжить «мелкобуржуазную» психологию казахов и «неизбежно повлечет за собой гибель байства как класса»328.

Можно ли доехать до социализма на верблюде? Этим вопросом в 1921–1928 годах задавались Голощёкин, казахские деятели, этнографы и агрономы. Они измеряли степень совместимости кочевого скотоводства с социалистическим модерном. Предметом дискуссий являлись экологические особенности региона и будущая направленность советской политики в сфере национальностей и сельского хозяйства. Кочевой образ жизни выглядел как столь чуждый, что оказались востребованы мнения и интерпретации, исходившие от широчайшего круга деятелей. Этот ландшафт и это население не имели явного соответствия в марксистско-ленинских понятиях, завезенных партией из Европейской России.

На первых порах партия придерживалась противоречивого подхода к кочевому образу жизни в Казахстане. Притом что некоторые действия, такие как попытки земельной реформы, были нацелены на ослабление экономических основ номадизма, другие, такие как мобильные ветеринарные программы, имели задачей добиться вовлечения кочевников и улучшить показатели животноводства. На уровне стратегии большинство экспертов Казнаркомзема считали, что кочевое скотоводство является лучшим использованием ландшафта республики, в то время как некоторые казахские деятели, например Байтурсынов, критиковали саму идею отсталости кочевого образа жизни, утверждая, что казахский аул уже практикует собственную разновидность коммунизма. Подобно своей предшественнице, Российской империи, новое Советское государство стремилось к преобразованиям местной жизни в соответствии со своими желаниями, и казахи приспосабливались к этому – например, сдавая внаем свои пастбища, что позволяло им сохранить кочевой образ жизни.