Голодная степь: Голод, насилие и создание Советского Казахстана

Кампания по конфискации байских хозяйств была частью той партийной борьбы с «культурной отсталостью», которая развернулась к концу 1920-х годов по всему Советскому Союзу. В Средней Азии, где повседневная жизнь и обычаи сильно отличались от принятых в Европейской России, это стремление к преобразованию культуры проявилось особенно ярко333. Конфискация байских хозяйств была изначально задумана как атака на культурные и экономические основы кочевой жизни. Эта атака привела к обнищанию не только самих баев – главной мишени кампании, но и множества их сородичей, привыкших к покровительству и защите со стороны баев. Сокращение поголовья скота затруднило сезонные миграции казахов, а также сделало более трудной задачей добывание еды, создание жилища, разведение огня и изготовление теплой одежды. Коренным изменениям подверглись даже такие обычаи, как свадьба: Мухамет Шаяхметов (Мұхамет Шаяхметов), переживший голод, вспоминает, как его сестра Жамба испытывала страх и стыд, будучи вынуждена выходить замуж под покровом темноты, без нормальной свадебной церемонии и без выплаты калыма334. Многие из тех, кого записали в баи, принадлежали к наследственной элите, и их изгнание из казахских общин привело к фундаментальной перекройке иерархий, существовавших в обществе.

В прежние десятилетия кочевникам-казахам довелось пережить массовую крестьянскую колонизацию Степи, Гражданскую войну, голод и установление советской власти. Все эти события сделали казахов более уязвимыми перед лицом голода: на начало 1928 года, как сообщалось в докладе крайкома партии, земледелие восстановиться от опустошений Гражданской войны сумело, а вот объем продукции кочевых хозяйств по-прежнему на 10–15% отставал от довоенного335. Впрочем, казахи каждый раз находили возможность приспособить свои методы кочевого скотоводства к политическим, природным и общественным изменениям. Однако конфискация байских хозяйств нанесла мощнейший удар по кочевой жизни, резко снизив численность скота и внеся сильнейший разлад в казахское общество. К концу 1928 года казахи начали голодать.

Многие историки считали само собой разумеющимся, что атаки советской власти на конкретные этнические группы были в первую очередь делом рук чужаков – «русских» или «чиновников из Москвы»336. Но, как покажет эта глава, кампания по конфискации была особенно разрушительной именно потому, что ее проводили главным образом не чужаки, а сами казахи337. В пределах своей стратегии, специально разработанной, чтобы разрушить прежние связи и посеять яростную рознь внутри аула, московские власти предоставили самим казахам принимать важнейшие решения – кого именно считать баем и сколько именно имущества у него забирать. Эта схема, в рамках которой местные чиновники и общины получили широчайшие полномочия, будет воспроизведена в последующих кампаниях против «кулака», или крестьянина-эксплуататора, в других регионах Советского Союза. В конечном счете благодаря программе конфискации более тысячи казахов вошли в состав чиновничества и участие партии в казахской жизни стало куда более всеобъемлющим. Как сообщало новое руководство Казахстана, в девяти округах республики прошло 6251 общее собрание, посвященное этой кампании, – с 392 429 участниками338.

Решение опереться на казахов было вызвано как практической, так и идеологической необходимостью. С практической точки зрения у властей попросту не было ресурсов, чтобы преобразовать обширный Казахстан без привлечения местных кадров, и это стало еще более очевидным после неудач кампании по советизации аула. Москва нуждалась в информации, которую можно было получить только от казахов, – например, кто входит в наследственную элиту, а кто не входит. Утверждение, будто нападение осуществлялось в первую очередь «чужаками», подразумевает, что в республике существовал полностью сформированный партийно-государственный аппарат, но изучение архивных записей 1920-х годов в Казахстане делает очевидной всю нереальность этого допущения.