Голодная степь: Голод, насилие и создание Советского Казахстана

Казахский голод ставит под вопрос и некоторые из наших представлений о сталинских иерархиях. Советское общество часто видят как иерархию страданий, в которой никто не страдал больше, чем заключенные в ГУЛАГе91. Но голодающих казахов согнали с их земли в Центральном Казахстане прямо в разгар голода, чтобы очистить место для строительства Карагандинского исправительно-трудового лагеря (Карлага), и они умирали от голода и болезней у самых ворот лагеря, в котором трудились заключенные. Казахский голод служит примером того, как многие, очень многие советские граждане сгинули в годы сталинского правления – не за стенами лагерей, не в массовых расстрелах Большого террора, а в канавах и покинутых деревнях, от голода, вызванного коллективизацией92.

Почему казахи не сопротивлялись? И почему местные руководители продолжали осуществлять столь разрушительную политику? Как показывает эта книга, многие казахи сопротивлялись. В Казахстане, как и в других регионах, пострадавших от голода, в годы коллективизации были массовые восстания, и властям пришлось приложить немало усилий, чтобы их подавить. Мотивация местных руководителей могла быть самой различной. Некоторых принудили к сотрудничеству запугиванием. Другие стремились сделать карьеру в партии. Третьи верили в дело коммунизма, например Шафик Чокин (Шапы Шокин), казах, родившийся в крайней бедности и ставший президентом Академии наук Казахстана. В юности Чокин был представителем режима и в годы голода занимался конфискацией зерна и другого имущества казахов. Его действия получили высокую оценку начальства, и он поступил в Среднеазиатский институт инженеров и техников ирригации (САИИТИ) в Ташкенте (Узбекистан). Там он встретил казахских беженцев, умиравших от голода на городских улицах. Тем не менее Чокин впоследствии вспоминал: «Кто бы мне сказал тогда, что голод дело и моих рук, я не только бы не поверил, но и посчитал за оскорбление, мерзкую клевету». И заканчивал так: «Был уверен: мы несем не просто новый уклад, но и новую, самую справедливую модель жизни»93.

Данное исследование опирается на источники и историографию на русском и казахском языках, собранные в ходе длительного полевого исследования в Казахстане и России, включавшего работу с документами в бывших партийных и государственных архивах в Алматы и Москве, а также в региональных архивах в Алматы и Семее. Задействован широкий круг опубликованных источников, в том числе выдержек из газет, этнографических описаний и сельскохозяйственных журналов. Многие из этих материалов, включая и документы бывшего партийного архива в Казахстане (теперь известного как Президентский архив), а также казахскоязычные источники, почти не использовались западными учеными94. Эти материалы проливают свет на ряд неизученных аспектов казахского бедствия. Архивные документы показывают, что Сталин был в курсе страданий казахов – ему об этом сообщали несколько раз, в ключевые моменты голода, – а кроме того, демонстрируют жестокость режима в отношении голодающих беженцев-казахов. Знакомство с исследовательской литературой на казахском языке позволяет начать диалог о голоде с казахстанскими учеными, многие из которых публикуются исключительно на казахском, а не на русском. Изучение же таких казахскоязычных источников, как устные рассказы, дает возможность услышать голоса тех, кто пережил голод, – голоса, которые практически не слышны в архивных источниках или мемуарах.

Последний пункт очень важен и показывает ряд важнейших методологических различий между исследованиями казахского голода и некоторых других преступлений сталинского режима, таких как система лагерей, система спецпоселений или даже украинский голод. В случае казахского голода подавляющее большинство жертв были неграмотны, а такие источники, как прошения, на которые историки привыкли опираться, чтобы получить картину происходившего, попадаются крайне редко. Многие исследователи собирали воспоминания об украинском голоде, чему отчасти способствовало расследование украинского голода Конгрессом США в 1980-е годы95. Аналогичная деятельность по сбору свидетельств о казахском голоде была гораздо более ограниченной и в целом началась намного позже, когда в живых оставалось уже гораздо меньше людей, переживших голод96. К моменту взятия интервью многие из них, в годину бедствия бывшие маленькими детьми, уже находились в преклонном возрасте и с трудом вспоминали события, связанные с голодом97. После крушения Советского Союза стали доступны многочисленные мемуары, дневники и письма людей, переживших украинский голод или ГУЛАГ, но не казахский голод98. Отчасти причиной этому была разница в уровне грамотности: процент тех, кто мог описывать события по мере их развертывания, был среди казахов существенно ниже. Но, вероятно, свою роль сыграло и более сдержанное отношение к теме голода в современном Казахстане. Тем не менее, создавая настоящую книгу, я стремилась по мере возможности учитывать и собственно казахские источники.