Голодные Игры глазами Пита Мелларка (СИ)

Выхожу из комнаты и смотрю по сторонам. Два охранника стоят у лестницы рядом с лифтом, два безгласых около дивана в гостиной и еще два в другом конце коридора. Спокойно иду через холл к лестнице, ведущей на крышу. Безгласые, увидев меня, слегка удивляются, но через секунду уже опускают глаза в пол.

У лестницы нет ни единого человека, дверь не заперта и легко открывается. Иду к самому краю крыши и смотрю вниз. Разноцветные муравьи со всех сторон тянутся к огромному экрану на площади: там без остановки вещают что-то об Играх.

И на самом деле здесь в Капитолии все по-другому. У нас дома в ночь перед играми все молятся за бедных детей, попавших сюда, и с содроганием думают о предстоящих неделях ужаса. Всех заставляют смотреть Игры. Каждый без исключения должен либо быть на главное площади, либо наблюдать за всем этим у себя дома. И для нас это является наказанием, а здесь устраивают праздник…

Стою, погруженный в собственный мысли, когда позади меня раздается знакомый голос:

— Тебе следовало бы поспать, — почти шепотом говорит Китнисс.

— Не хочу пропустить праздник, — отвечаю я, — в конце концов, он в нашу честь.

Китнисс подходит ко мне и смотрит вниз через ограждение.

— У них маскарад?

— Кто их знает? — говорю я. — Они так одеваются, будто всегда маскарад. А тебе что, тоже не спится?

— Да лезут разные мысли в голову, — говорит она и дотрагивается пальцами до своих висков, будто у нее болит голова.

— О семье…

— Нет, это глупо, конечно, но я не могу думать ни о чем другом, кроме завтрашнего дня.

Я поднимаю руку, чтобы почесать затылок, и Китнисс обращает внимание на бинты.

— Мне жаль, что так вышло, — говорит она.

— Не важно, Китнисс, — говорю с вдруг появившейся уверенностью. — Так или иначе, я долго не продержусь.

— Нельзя себя так настраивать!

— Почему? Если это правда… Единственное, на что я могу надеяться, это не опозорится и… — я чуть было не произношу «помочь тебе», но вовремя вспоминаю запрет Хеймитча.

— И что? — спрашивает она.

Что же ответить? Ничего не лезет в голову, но вдруг я произношу то, что не следовало говорить. Это слишком личное.

— Я хочу умереть самим собой, понимаешь? — она отрицательно качает головой.

— Я не хочу, чтобы меня сломали. Превратили в чудовище, в убийцу…

— Ты хочешь сказать, что не будешь убивать?

— Буду, наверное, если придется… Ну то есть придет время, когда придется убивать, как и всем остальным. Я не смогу уйти без боя. Только вот я хочу показать Капитолию, что не принадлежу ему. Что я больше, чем пешка в его Играх, — говорю я отцовскими словами.

— Ты не больше, — вздыхает Китнисс, — как и все остальные. В этом суть Игр.

— Ладно, пусть так. Но внутри них ты — это ты, а я — это я. Ты понимаешь?

— Немного. Только не обижайся… Но, Пит, кому до этого есть дело?

— Мне, — я всплескиваю руками. Неужели она совершенно не понимает? — О чем я еще могу позаботиться в такой ситуации?!

— О том, чтобы выжить, — говорит она. Да, она и вправду не понимает… Улыбаюсь.

— Спасибо за совет, солнышко, — это явно зря, потому что Китнисс меняется в лице за секунду.

— Что ж, хочешь провести последние часы жизни за размышлениями, как бы поблагороднее умереть на арене — это твое право. А я собираюсь прожить свою жизнь в дистрикте 12!

«А я собираюсь помочь тебе в этом», — думаю я, а говорю: «Я не удивлюсь, если тебе это удастся».

Она разворачивается, чтобы уйти.

— Передавай привет моей матери, когда вернешься, — говорю я ей в след.

— Заметано, — отвечает она, не разворачиваясь.

Остаюсь один. Почему она злится? Я же не сделал ей ничего плохого… Хотя какая теперь разница? Нам не быть вместе. Либо мы оба погибнем на Играх, либо она сможет вернуться. Третьего не дано.

Еще пару минут стою на краю крыши, а потом решаю пойти к себе. Время близится к утру, и капитолийский народ постепенно расходится по домам, поэтому я открываю окно и ложусь в постель. В итоге под самое утро мне удается заснуть на пару часов. И когда Порция приходит ко мне, чтобы разбудить, я чувствую себя обессиленным и разбитым.

Глава 11. Игры

Готовить к Играм нас будут в катакомбах под ареной, поэтому Порция дает мне халат, и мы идем на крышу. Не проходит и минуты, как над нами нависает планолет, из которого выпадает лестница. Как только я притрагиваюсь к ней, меня будто парализует.

Лестница поднимает нас внутрь, и ко мне подходит женщина со странным прибором в руках, чтобы ввести следящее устройство.

Следом за мной поднимается Порция и ободряюще похлопывает по плечу. Нас ведут в каюту, в которой уже приготовлен завтрак. Абсолютно не хочу есть, и даже больше того, я уверен, что меня стошнит, если съем хоть маленький кусочек чего-нибудь.

— Пит, постарайся поесть хотя бы немного, — уговаривает Порция, — кто знает, что будет на арене, может, там вообще не будет еды.

— Тогда мы умрем очень быстро, а смерти без зрелищ никому не интересны.

— И все-таки тебе надо поесть.

В итоге съедаю половину того, что лежит у меня на тарелке, убеждая себя, что Порция может оказаться права.