Голодные Игры: Восставшие из пепла (СИ)

Я не знала эту девушку прежде, но уже замечала следы, оставленные «обновленным» Капитолием: серебряные опаленные волосы, выжженные татуировки на худощавых руках: Койн, по-видимому, не особо «жаловала» выживших и избегающих Игр беженцев.

– Я уже иду.

Скорее всего, это Хеймитч, хотя это было совершенно непохоже на моего старого ментора, я старалась обнадежить себя мыслью, что он решился найти в себе силы, чтобы простить меня.

Как и всегда поезда, направляющиеся в Капитолий, были сделаны с особой роскошью: огненный, лоснящийся бархат оббивал каждый предмет интерьера; уникальная в своем роде, новомодная капитолийская техника находилась почти в каждом, казалось бы, обыденном предмете. Красное дерево, о котором так заботилась Эффи, присутствовало в каждом гарнитуре салона и будто кричало: «Я ПРЯМИКОМ ИЗ КАПИТОЛИЯ». Как жаль, что на этот раз красота не завораживает, а отпугивает.

Я тяжело вздыхаю и возвращаюсь к своему купе. Перед самой дверью ненадолго задерживаюсь, дабы привести хаотичные мысли в порядок и не наговорить ментору лишнего. Хотя бы на этот раз. Руки покрылись мелкой дрожью, у меня засосало под ложечкой. Несмотря на то, что я часто перебрасывалась с Хеймитчем колкими тирадами, подобных слов, которые были сказаны ему около часа назад, я говорить себе не позволяла.

«Я тебя ненавижу» – эта фраза витала в воздухе словно клеймо. Но что я могу поделать, если ментор отправил Пита на его собственный эшафот?

Не думай об этом, Китнисс. Позволь себе быть с ним милой.

Дверь беззвучно отъезжает и меня тут же обдает едкий запах чужого одеколона. Я недовольно морщу нос.

– Хеймитч, с каких пор ты пользуешься духами?

Но напротив меня стоит не Хеймитч. Скажу даже больше – полная его противоположность. Серый стеганый пиджак с поднятым воротником и сверкающими запонками говорит о том, что мужчина был не одним из тех рабочих, что я видела сегодня на полях. В поведении проскальзывает высокомерие и надменность – он стоит ко мне в пол-оборота, наблюдая за мелькающими видами за окном. Я не могу разглядеть его лица, но прежде я не встречала этого человека ни на бесчисленных банкетах Капитолия, ни во время тренировок в Тринадцатом.

Когда гость все же оборачивается ко мне, я замечаю, что ему нет и тридцати. Белесые волосы жирными лоскутами геля уложены на голове в привычную для «райской» столицы прическу.

– Как долго я ждал нашей встречи, Огненная Китнисс! – радостно восклицает он.

В ответ на его бурную реплику я коротко киваю головой.

– Я – Этан, ваш новый стилист.

О, да. Только этого мне не хватало: специалиста-новичка, старающегося затмить самого Цинну. Это слишком даже для меня.

– Я уверена, я обойдусь и старой командой подготовки.

– Ее расформировали, Китнисс. Разве вы не знали об этом?

Расформировали, значит? Койн добралась и туда. Что случилось с Венией, Флавием и Октавией – моими слезливыми, но заботливыми стилистами? Где теперь находятся их порхающие ладони, превращающие меня в настоящую Огненную Китнисс? Альма Койн действует словно Сноу, но все ее выпады остаются засекреченными до самого конца, тогда как ее предшественник делал абсолютно все, чтобы смерти, пытки и мучения моих близких выставлялись напоказ.

– Нет, меня не известили об этом.

– Китнисс, мне очень жаль, – начинает лепетать он.

Несомненно, ведь именно ты занял их место.

– Введите меня в курс дела побыстрее, я очень устала и хочу спать, – вру я.

– Конечно-конечно, – быстро соглашается мой новый «стилист» и расправляется так, словно он стоит у постамента и зачитывает авторитетную речь. – Семьдесят Шестые Голодные Игры проводятся в честь оставшихся трибутов, и по этому случаю Вы и ваш напарник станете центром внимания всего Панема. Все хотят верить и видеть вашу любовь – ведь именно она стала основой восстания. И мне посчастливилось стать одним из вашей обновленной команды подготовки. Наряды будут походить на те, что ранее делал для вас Цинна, но выглядеть они будут новее и экзотичнее, я лично прослежу за этим…

Его речь, как мне кажется, давно вызубрена на память. Но даже если и так, осознание каждого сказанного им слова приходит на одну десятую долю секунды позже. Я вновь и вновь слышу эти слова, будто бы пластинку, которую заедает на каком-то отрезке времени: «…проводятся в вашу честь…», «оставшихся трибутов», «…основа восстания…».

Тон Этана абсолютно безобиден, а в чем-то даже восторжен, но для меня его слова звучат как обвинение.

Кровь закипает по новой, стучась и прорываясь болью к вискам. Я не посмею, чтобы кто-то так отзывался о Цинне, чтобы кто-то обвинял меня в том, что именно я стала причиной войны, из-за которой погибли десятки тысяч людей.

– Что вы можете знать о восстании?! – резко спрашиваю я.

– Простите?