Голодный город. Сборник рассказов

Всё разом стало бессмысленно и безразлично. Прошлой ночью я думала, как скажу ему, что он значит для меня, что в нем теперь и заключается смысл моей жизни, что при первом же удобном случае мы выберемся отсюда… Что все это теперь мне кажется бредом. Хрупкая надежда, которая так явно стояла передо мной в последние дни, предстала теперь передо мной в другом свете. Без одежды, сломленная, слабая. Холод бетонной камеры забирался под кожу, будущее, утонувшее во тьме, теперь не заботило меня и я, казалось, существовала отдельно от собственного тела. Никакого сопротивления санитарам, никаких плевков в их лица и пинков по моим и так уже отбитым органам. Не было криков и проклятий, не было ничего кроме пустоты внутри и покорности снаружи. Кажется, что в огурце и то больше силы воли, чем во мне. Это была не жизнь и даже не выживание, я давно уже перестала чувствовать голод, физическую боль, меня не заботило отсутствие чистой одежды, теплой еды. Все в этом мире потеряло ценность, хотя наверное очень глупо попытаться уместить все прекрасное, что осталось на свете, в одного человека, потому что в конечном счете, всегда есть шанс его потерять.

Дни волочились по календарю медленно и вязко. Вроде бы я слышала уже март, надзиратели говорили что-то о прогрессе в экспериментах, санитары шептались, что «вот-вот», а я только и могла что бессмысленно подчиняться чьим-то усердно составленным графикам приема таблеток, расписанию осмотров и прочей лабораторной ерунде.

Я всегда любила март. Скупое далекое солнце, пробивающееся сквозь рваные, быстро бегущие облака. Ветер еще холодный, но тот аромат первого тепла и талой воды, что он несет с собой, греет душу и, покачивая скрипучими еще голыми ветками деревьев говорит – скоро все изменится к лучшему.

Сегодня меня забрали на процедуры раньше обычного. Санитары и надзиратели пребывали в каком-то легком возбуждении. Они быстро о чем-то перешептывались друг с другом и были на редкость вежливы. Меня проводили в тот отсек лаборатории, где прежде я не бывала. Она была стерильно чистая, врачи были совершенно мне не знакомы и учтивы. Санитары не швырнули меня на замызганную койку, а вежливо усадили в высокое кресло, подключили бесчисленное количество датчиков и приготовили инъекции. Пока они фиксировали мое тело, я обратила внимание, что напротив кресла располагается зеркало. Увидев себя, я поразилась, тому, во что превратилась моя оболочка. Она была слишком худая, выпирал хребет, а серого цвета кожа, обтягивающая его, была сухая как пергамент. Коротко остриженная, с огромными глазами и тонкой нитью посиневших губ. Я улыбнулась своему отражению и прошептала «Пора бы тебе отдохнуть. Что-то вид у тебя уставший». Где-то на краю сознания промелькнула мысль, что это не зеркало, а окно, сквозь которое кто-то будет наблюдать за мной и ходом эксперимента.