Голодный город. Сборник рассказов

Честно говоря, я смутно осознавала происходящее. Для меня это был просто еще один день. Лаборатория, в которой я сейчас находилась, напомнила мне комнату для смертников из голливудских фильмов с той только разницей, что в моей располагался еще и проектор. После того, как меня полностью подготовили к процедуре и подключили к аппаратам, он включился. Картинка транслировалась на белую стену прямо напротив «зеркала», а мое кресло располагалось сбоку, чуть правее так, что я краем глаза могла наблюдать за происходящим. Оказалось, это была запись с первым этапом эксперимента над Поэтом. Как я узнала из видео, новая вакцина состояла из двух инъекций. Входе первого этапа, врачи были убеждены, что инъекции нужно вводить последовательно одну за одной, но они просчитались и сочетание этих компонентов, введенных друг за другом, дало не тот результат, на который они рассчитывали. Видео шло со звуком, но очень тихим, в стороне от меня стоял врач, разработавший эту вакцину, и сейчас сухим, монотонным голосом вещавший о их провале и рождении новой концепции. Он был абсолютно бесстрастен, происходящее на записи его волновало в наименьшей степени, думаю, от того, что он был очень усталым, потерявшим всякую человечность и надежду. Но вот я никак не могла разделить с ним его чувств. Все их достижения, им описанные, их взлеты и падения на пути создания вакцины, казались мне абсолютной ложью. Во всем том, что он говорил не было ни намека на спасение людей, ни сострадания, ни жажды исцелять и помогать. Передо мной стоял не человек, а лишь его изможденное подобие, перегоревшая лампочка и больше ничего. Пока он приводил сухие цифры и факты, я смотрела на мелькавшие передо мной кадры и не верила своим глазам. Вот он еще живой. Врачи в радостном предвкушении делают ему первую инъекцию, за ней вторую. Вот он лежит спокойно, и приборы говорят о том, что пока он стабилен и эксперимент под контролем, но вот постепенно ритм его сердца начинает сбиваться, пульс поднимается и у него начинаются припадки. Вот врачи на видео пытаются понять, что не так, считывают показания приборов, ищут ошибку и никак не могут найти. Они вводят ему то один, то другой препарат, но все бесполезно, фиксаторы на койке не могут сдержать конвульсивные приступы, а я, глядя на все это, не могу сдерживать слезы.

Казалось бы, я давно уже смирилась с его утратой, я выплакала не только все глаза, но и всю себя без остатка. Здесь и сейчас, к креслу была пристегнута пустая оболочка давно забывшая, что значит чувствовать, но снова увидев его, я вспомнила, что такое боль утраты. Простившись с ним тогда, много дней назад, я сделала все возможное, чтобы всё то, что он зародил во мне силой своего духа, своими стихами и мыслями, покинуло меня без остатка, ведь я потеряла его, а значит надежду на спасение и выход. Врачи, конечно, не догадывались о том, что их подопытные мышата могут иметь чувства, мечты, могут чего-то желать. Они думали, что предел наших желаний – кусочек сыра в виде сухого пайка, да мнимый выход из лабиринта. Мышатам большего и не нужно, а они напрочь забыли, что мы люди и что когда-то у всех нас были права, самое главное из которых – право на жизнь.

Вот я вижу, как эксперимент над НИМ подошел к концу, как приборы считывают ровную непрерывную нить пульса, результатом которого стала слишком большая нагрузка на сердце, а вкупе с веденными препаратами, спровоцировавшими его разрыв. Буквально его сердце не выдержало и разорвалось. Он как-то разом обмяк, врачи и санитары скорбно опустили головы, после чего сияющий глаз проектора отключился.

Врач выдержал паузу и продолжил шелестеть своим обессилевшим голосом о новом подходе, о более точных расчетах дозировки и прочем, прочем, прочем… Я слишком устала, чтобы его слушать. Наконец он прекратил разговаривать с «зеркалом», оживились санитары и все разом подошли ко мне. Как я поняла из его монотонного диалога, я была тем самым вторым после моего Поэта выбранным мышонком, для абсолютно нового эксперимента, суть которого заключалась не в последовательном, а в одновременном вводе препаратов.

Человек, вещавший о ходе эксперимента, отошел в сторону, давая санитарам подойти ко мне и приступить к вводу препаратов. Что ж, пусть так, мне порядком уже осточертело гнить здесь, жрать какую-то дрянь, которую как будто уже кто-то ел до меня и не справившись отторгнул обратно, меня достал холод и вонь моей клетки, и мне уже совершенно была не интересна эта борьба остатков человечества за «светлое будущее». Я не вижу здесь людей, только зверье, а раз так, то пусть лучше мы все сдохнем и дадим планете шанс выжить уже без нас.