Голое небо

Жизнь прошла, и радостным я не был,
Но так ясно вспомнилось мне вдруг,
Простодушно-голубое небо
Да зеленый и широкий луг.

Помню шорох и травы и крови,
Я стоял у низкого плетня
И смотрел на мир, который внове
Открывался для меня.

Я еще ребенок, я счастливый,
Оттого ль, что был пригожий день,
Оттого ль, что развевались гривы
У веселых рыжих лошадей.

Что трава шумела, оттого ли,
Но тогда почувствовал я вдруг:
Мир земной спокоен и приволен,
Как зеленый и широкий луг.

Жизнь прошла, и вот знакомый образ
Вновь растет в назойливом бреду,
Он зовет меня к тоске недоброй,
Он ведет меня на поводу.

Он противен мне. Не оттого ли,
Что ведь не пришлось резвиться мне
На лугу широкого приволья,
В человеческом веселом табуне.

Январь 1927

Герои О. Генри (Милый жулик)

О, милые бродяга и торговцы,
Их выдумок неистощим родник,
А вы, степенные степные овцы,
Вы, несомненно, созданы для них.

Они не убивают и не грабят,
На слабых струнках простодушных ферм
Они неподражаемо играют,
И лучше арфы музыка афер.

Но разве есть снадо бья или мази,
Чтоб стала милой муть таких проказ,
И чтобы в легкомысленных рассказах
Блеснула муза — подлинный алмаз.

1925

«В дали уходят за кругозор…»

В дали уходят за кругозор
Зданья из красного кирпича,
Медное небо, и тяжело
На сердце давит мертвенный взор
Догорающего луча.

Черные сараи, трубный рой,
Ветра бурного трепет,
И тяжело, тяжело Даже воздух его
Тонкие прутья треплет.

Колокол где-то бьет.
О, не легко этим звукам замереть!
О, тяжело, тяжело,
И в сердце моем поет
Самая звонкая, самая суровая медь.

1922

«На стекле декабрьские розы…»

На стекле декабрьские розы,
За окошком вьюга ворожит,
Ледяная воля виртуоза —
Что ж перо в руке моей дрожит?

Да, печаль моя неизлечима,
Говорю я с ночью и судьбой,
Самою нарядною личиной
Не прикрою больше стыд и боль.

Даже улыбаться стало нечем,
Растерял я молодость мою,
Ночь темна, и голос человечий
В голом плаче ветра узнаю.

Но стихи по-прежнему мне милы,
Я люблю их звуковой наряд,
Черным шелком ворожат чернила,
И снега бумажные хрустят.

Я холодной волей виртуоза
Черной муки одолеть не мог,
И бегут рифмованные слезы
На ресницы шелковые строк.

1926

Стальное солнце

Твои слова медлительно-важны:
«Пусть уверяют, — нам-то что за дело!
А солнце все-таки еще не потускнело,
О, солнце дивной, стройной старины!

И творчества оно еще достойно».
Но возразить тебе, мой друг, позволь.
И сквозь неумолкаемую боль
Наш век поет о солнечном и стройном,

И новая сурова красота,
Сияющая сталью темно-серой,
И вновь классической, неповторимой эры
Нам открываются огромные врата.

1925

«О нет, не буря вдохновенья…»