Голое небо

Все вижу я коричневатый дом,
Такой уютный и такой старинный,
И серебристые вдали равнины,
И вязы, и дубы в саду глухом.

Так ясен день. И тишина кругом.

Здесь, верно, жизнь рассказ спокойный, длинный:
Рожденья, свадьбы, мирные кончины,
Гармония в грядущем и в былом.

Но чу! — Вдали разводят мост подъемный,

Вода под ним застыла ртутью темной,
На серой башне огонек зажжен.

И наползают сумерки, и тени

Уж подготавливают черный фон
Для самых жутких, диких преступлений.

1923

Казанский собор

Где тротуар за длинной цепью
И неожиданный простор,
И где зовет к великолепью
Огромный сумрачный собор,

Я столько раз стоял взволнован

Его спокойной простотой,
И вереницей дум окован —
Окаменелый и немой.

О, если б и мои творенья,

Созданья ветреной мечты,
Умел бы я слагать, как звенья,
И камни вечной красоты!

Апрель 1925

Сальери

Я с каждым днем безмолвней и суровей,
Что ж, есть во мне биенье жадной крови,
Но музыкой она не потечет.
И я таю в заученном размере —
(О, ремесло и головной расчет)
Глубокую трагедию Сальери.

1925

«Играют вечерние дымы…»

Играют вечерние дымы,
Пылают костры на снегу,
Где ты, что была мной любима?
Я имя твое берегу.

И дни мои — пламень и дымы

Легки, и со мной благодать:
Твое белоснежное имя
До смертных часов повторять.

1925

«Все мы дети. Что мы знаем?..»

Все мы дети. Что мы знаем?
Простодушно мы играем,
Коротаем жизнь свою
В нами созданном раю.

А потом, когда напрасны

И веселье, и игра, —
Скажет смерть с улыбкой ясной:
«Успокоиться пора».

1923

Екатерингоф

Старый парк Екатерины.
Липы, клены и дубы,
Точно пруд, заросший тиной,
Спят минувшие судьбы…

И не вспомнить без усилья

Все величье прежних дней…
Далеко уплыли крылья
Белоснежных лебедей.

И немного даже грустно:

Вместо пышных париков —
Парики кочней капустных
Возле вымоченных дров.

Да выкрикивают бодро

Папиросники: «Сафо»;
Нет, о прежнем, пышном, гордом
Здесь не вспомнить… ничего!

Только вечер величавый

Помнит прежние судьбы,
И как будто старой славой
Озаряются дубы.

1918

Средневековье

Мне грустно, друг. И не моя вина,
Что наши дни мне так докучны были,
Ах, я другие помню времена,
Которые уж вы забыли.

И я гляжу на белую луну,

В довольстве мирном навсегда изверясь,
Я вспоминаю страшную страну,
Где даль пустынна и тревожен вереск.

Грущу, томлюсь. И не моя вина,

Что мне одно средневековье мило,
И что его зловещая луна
На этом небе мертвенно застыла.

1923

Ma bougie s’eteint