Голос греха

— Но у вас же нет больше необходимости убегать, — с теплотой в голосе произнёс Тосия, молчавший на протяжении всего разговора. Говорят, что глаза — это зеркало души; в его взгляде, устремлённом на Соитиро, сквозили доброта и сила. Акуцу показалось, что Тосия смог поставить точку в конфликте, который продолжался внутри него всё это время. — Аоки Рюити умер пять лет назад, а его группировка распалась.

— Аоки умер?

Взгляд у Соитиро стал отсутствующим; он тяжело выдохнул и закрыл лицо обеими руками. Невозможно было понять, что он почувствовал. Было похоже, что в его душе оборвалась какая-то крепко натянутая нить.

— На момент поджога вы были школьником, а сам поджог совершил Цумура. Вы ещё можете начать всё заново.

Тосия говорил совершенно искренне, но Соитиро покачал головой, будто говоря: «Уже поздно».

— Может, вы ещё что-то хотели бы сделать в этой жизни…

Соитиро посмотрел в глаза Акуцу, задавшему этот вопрос. В его взгляде теплилось какое-то воспоминание.

— Я хочу увидеть мать.

Акуцу вздохнул с облегчением, услышав об этом желании от самого Соитиро. Именно такое искреннее чувство и определяло для него «будущее», которое он имел в виду, занимаясь делом «Гин-Ман».

— Вы что-то знаете о судьбе вашей матери после пожара?

— Нет, — произнёс Соитиро и воткнул взгляд в стол.

Это было жестоко, но Акуцу решил уточнить:

— Вы связывались с ней после побега с Цумурой?

Соитиро разрыдался. Держа платок у глаз, он скорбно покачал головой. Акуну и Тосия терпеливо ждали.

— Я… Мать… Я бросил её и сбежал, — выдавил из себя Соитиро и прикусил дрожащую губу.

Она смеялась, глядя на сына, такого радостного во время праздника Гион. Он плакал от бессильной ярости, глядя на мать, подвергавшуюся издевательствам в офисе строительной компании. В семье, потерявшей дочь и отца, эти двое, мать и сын, идя плечом к плечу, делили печали и радости. Соитиро до самой глубины души осознавал, что он — единственное, что осталось у матери, и теперь на нём лежал тяжёлый грех предательства.

— Хотя бы хоть словом перемолвиться, пока глаза мои ещё видят; хочу попросить у неё прощения…

Акуцу увидел, что Тосия утирает уголки глаз. Если б Соитиро спросили, что для него счастье, интересно, что бы он ответил? Перед глазами Акуцу всплыл образ его родителей, живущих в Кобэ; он глубоко верил, что именно они вырастили его таким, какой он есть сейчас. В нём поднялась волна благодарности, взгляд его затуманился. Акуцу стало стыдно за себя: человеку тридцать шесть лет, а не знает, в каком отделе газеты хотел бы работать, размышляет как дитя…

И только теперь на него нашло озарение.

Втягивание детей в преступления лишает общество надежды. Дело «Гин-Ман» вдребезги разбило жизнь одного ребёнка. «Я во что бы то ни стало должен помочь им встретиться», — глядя на мужчину, из глаз которого беспрерывно текли слёзы, твёрдо решил Акуцу.

5

Лестница поскрипывала под тяжестью тела. Скрип, который давно уже стал привычным, теперь неприятно раздражал. Поднявшись на второй этаж, он остановился; ноги у него дрожали. Оранжевый свет электрической лампы падал на дверь в конце коридора. Свет лампочки распределялся равномерно, но сейчас Тосия отчётливо видел его границы. В поле зрения была лишь дверь в комнату матери. Стоя перед тонкой филёнкой, он вспомнил вчерашнюю фразу Соитиро: «Хочу встретиться с матерью». Эти слова из глубины души отозвались в груди Тосии сложными эмоциями. Он тоже должен был встретиться с матерью.

Вчера он так и не смог произнести: «А я ведь тоже ребёнок, чей голос был на тех кассетах». Хотя, скорее всего, Митани из «Сэйкаро» рассказал, кто он такой. Но сам Тосия признаться в этом не смог. Потому что уж очень они были разными — Соитиро и он. В жизни Соитиро дело «Гин-Ман» стало злым роком. Он лишился дома, сестра погибла, мать он предал, скитался по тёмным дорожкам, потерял единственную любовь… Что его собственная жизнь в сравнении с жизнью Соитиро! Воспитанный любящими родителям единственный ребёнок, занимается любимым делом, есть семья, которую он призван защищать…

Однако преступление семьи Сонэ — это совсем другой разговор.

Тосия сжал руку в кулак и решительно постучал в дверь. Стук прозвучал твёрдо; такой же была и его решимость. Мать ответила не сразу, будто что-то почувствовала.

— Это я, Тосия. Можно на секундочку?..

— Да, заходи.

Мать сидела на большом теплом ковре с электроподогревом, поджав под себя ноги, и держала в руках книжку в мягком переплёте. Она была хрупкого телосложения; при взгляде на неё сидящую так и напрашивалось слово «ладная». Работал обогреватель, и в комнате было жарко; перед встроенным шкафом по левой стороне струился белый дымок от электрического увлажнителя воздуха.

— Как себя чувствуешь?

— Здорова. От мяса не отказалась бы…

Вылечившись от язвы желудка, мать решила, что совершенно здорова, но с наступлением осени и холодов желудок снова стал её тревожить. На этот раз маму тошнило, и три дня назад она обследовалась в университетской больнице; теперь все ждали результатов.