Голос греха

Стоило женщине услышать его глухой голос, её лицо исказилось, и она, протянув руки вперёд, произнесла: «Со-тян…». Соитиро сжал её маленькие ладошки в своих руках, и они обнялись, то и дело обращаясь друг к другу. Внезапно переполняющие Соитиро чувства прорвались наружу, и он разрыдался в голос: «Мамочка, мамочка!..»

Тело седовласой женщины, Икусимы Тиёко, сидевшей, опустив голову, мелко дрожало, до них доносились всхлипывания.

— Мамочка, прости, прости…

— Со-тян, сыночек, ты плохо видишь? Что случилось? Болеешь?

Тиёко сжимала обеими руками лицо Соитиро и утирала ему слёзы большими пальцами рук. Наверное, сейчас, как никогда, он раскаивался в том, что бросил мать и сбежал. Соитиро всё извинялся и извинялся, уткнувшись лицом в материнские руки.

Тосия, не сдержавшись, поднёс к глазам носовой платок. У Акуцу глаза тоже покраснели, но нужно было исполнять свои журналистские обязанности. Он достал из сумки фотокамеру и тихонько, без вспышки, нажал на кнопку.

Три человека с понимающим видом встали из-за стола. Женщина-сотрудница шёпотом обратилась к Акуцу:

— Позовите, если что-то понадобится, — и вышла вместе со всеми.

В просторной комнате они остались вчетвером.

Соитиро снял очки и вытер слёзы рукавом пиджака, того самого, который был на нём во время пресс-конференции. Затем приподнялся и, повернувшись, произнёс:

— Это моя мама.

— Прекрасный вид из окна, — отреагировал держащий в руках камеру Акуцу.

Тиёко, засмеявшись, опустила голову.

Мать и сын сидели рядом друг с другом, Тосия и Акуцу разместились перед ними — началось интервью. Тосия осознавал, что сегодня его роль заключалась в том, чтобы просто слушать и кивать. Акуцу показал написанные им статьи, рассказал, как проходило его расследование. Затем перешёл к вопросам.

— Тиёко-сан, расскажите, что случилось после пожара в строительной фирме.

— Когда я услышала про пожар, как подумала, что Соитиро там, в голове у меня помутнело. Бросилась в офис, а там уж нет ничего, всё сгорело, дым только… Стала искать Со-тяна, где могла, но не нашла. Был там один сотрудник компании; он сказал, чтобы дома ждала…

Вернувшись в квартиру, Тиёко открыла телефонный справочник и стала обзванивать больницы, спрашивая, не поступал ли к ним мальчик школьного возраста. Попадавшего под её описание ребёнка нигде не было, а потом по радио сказали о двух погибших, и она чуть не потеряла сознание.

— В тот вечер ко мне пришли два человека Аоки и сказали, что ищут Соитиро и Цумуру. Спросили, не связывались ли те со мной.

— Я хотел позвонить, но Цумура-сан не разрешил — сказал, что в квартире наверняка засели люди Аоки…

Соитиро рассказал, как было дело. Во всём его виде читалось раскаяние. Звонок мог причинить Тиёко вред, и тогда Соитиро пришлось бы вернуться домой — так рассуждал Цумура. И в самом деле, люди Аоки постоянно дежурили в квартире Тиёко.

— Мне сказали, что поджог устроил Цумура, а Со-тян, так как был привязан к нему, убежал вместе с ним. Мне, с одной стороны, не хотелось, чтобы он оказался во что-то втянутым, но, с другой — может, и безответственно с моей стороны так говорить, — я подумала, что для Со-тяна это может стать билетом в новую жизнь.

Тосия вспомнил рассказ о том, каким издевательствам подвергалась эта женщина в офисе строительной компании. Вырваться из лап банды Аоки, освободиться — вот о чём просили богов мать и сын. Не получив никакой весточки от Соитиро и устав ждать, Тиёко поверила, что у сына всё сложилось благополучно.

Когда к ней пришли полицейские и сказали, что хотят расспросить её об обстоятельствах поджога, она решила, что её будут спрашивать и о деле «Гин-Ман». Пока патрульная полицейская машина везла её в участок, Тиёко всё сомневалась, стоит ли рассказывать всю правду. Она не знала, какими бедами могло обернуться для сына её признание. И решила молчать. К тому же её опасения оказались напрасными — разговор в полиции носил чисто формальный характер. «Почему вы работаете в этой строительной фирме?», «Знакомы ли вы с Цумурой?» — и тому подобные вопросы. В общих чертах расспросили её и про мужа; полиция даже не знала, что он мёртв. Стало понятно, что её семья давно уже не интересовала полицию. Для них пропавший без следа бывший полицейский ничем не отличался от якудзы. Никакого сочувствия к сыну и жене такого человека у них, похоже, не было. Но Тиёко была благодарна им за такую дискриминацию. Когда в полиции ей сказали, что домой она должна добираться самостоятельно, женщина даже и не подумала возмутиться.

— Когда вышла из участка, вздохнула с облегчением. Подумала, что теперь мне некого больше защищать. Ценности, которые могли растащить люди Аоки, и памятные детские вещи лежали у меня в сумке. Возвращаться в квартиру не было нужды.

Вместо дома Тиёко направилась на станцию. Сердце её учащённо билось. Боясь, что бандиты могут схватить её, она непроизвольно ускорила шаг. Пройдя через турникет на станции и сев в подошедший поезд, сорокачетырехлетняя женщина вспомнила о своей прошлой, уже почти забытой жизни.

— И что вы делали после этого?

— Сначала работала в рёкане[161] в Канадзаве.