Голос из толпы. Дневниковые записи

Хорош, крепок был колхоз имени Сталинской Конституции. Одно внутреннее убранство помещений колхозного правления говорило о многом. Здесь был даже кожаный диван, в радиоузле – мягкие кресла. Повсюду на стенах были развешены плакаты, графики, планы, объявления, нормы выработки, записи трудодней, стенгазеты. Целых две стенгазеты: колхоза и МТС55.

Оставшись один, я внимательно просмотрел все это.

В колхозе около ста тридцати человек. Много мужчин. Не прошло еще и половины лета, а против фамилий колхозников количество трудодней достигает 200, даже 328. Отведена специальная таблица для учета трудодней подростков. Подростков выделяют – хорошо! На стене – вымпел: «Лучшему кукурузному звену». Значит, сажают кукурузу. Да к тому же кукурузных звеньев несколько. За вымпелом – грамота обкома ВЛКСМ за отличную организацию молодежи на работу. Доска почета «Лучшие люди», плакат во всю ширь стены: «Да здравствует советский народ – строитель коммунизма!».

В газете же такое, что хоть поэму пиши.

«Колхозники, готовьте косы! – гласил призыв. – Бруски, грабли сготовит правление». Дальше шли заметки о сеноуборочных машинах, об увеличении количества рабочей силы в колхозе: в прошлом году в овощной бригаде было двадцать человек, нынче – тридцать пять; доход колхоза в прошлом году составил 73 тысячи рублей, а уже теперь он равен 100 тысячам. Ежедневно от молока и яиц колхоз получает тысячу рублей (колхоз в основном животноводческий).

Узнал я из газеты и о том, что если в прошлом году колхозники в это время еще не получали за трудодни, то сейчас за трудодни выдано тридцать тысяч рублей. «10 июля будет выдача аванса, – сообщала газета и агитировала: – Надо колхозникам понять это и усилить темп работ».

В правление пришел паренек-почтальон, принес свежие газеты. «Надо же, есть свой почтальон, – подумалось мне. – И разумеется, ему платят. Штатная должность!»

После почтальона пришли сперва двое мужчин, потом женщина. Не заходя в кабинет председателя, откуда не прекращаясь доносились голоса и телефонные звонки, они пристроились в той же большой комнате, что и я. На глаза женщины то и дело навертывались слезы. Беспрестанно вытирая их платком, она говорила срывающимся от волнения голосом:

– На парнишку, на ребенка напали! Нашли с кем связаться. Заметка – кляуза. В ней нет ни капли правды, а ребенок теперь не хочет работать: оклеветали! Сидит дома. Мучается. В колхозе хочет работать – не принимают. Говорят, плохо в МТС работал.

– Да, переборщил Егоров, – согласился один из мужчин.

– Вот видите! – вскинулась мать. – Видите, ни за что ребенку жизнь портят…

Вскоре я разобрался, в чем суть. В стенгазете МТС была помещена заметка «Учетчик Федоров»:

«Учетчик тракторной бригады № 5 Федоров работает из рук вон плохо. Он надеется, что за него основную работу сделает его мать, а поэтому учет проведенных работ в бригаде запущен, прием выполненных работ от трактористов не проводится. Федоров у трактористов в поле не бывает, работой их не интересуется. В бригаде плохо организован подвоз горючего к тракторам, а учетчика Федорова это не беспокоит. По этой причине наблюдается простой тракторов. С этим учетчиком надо что-то делать, что-то надо предпринять» (последние строки были именно такие – песенные).

– Вона, висит! – Женщина вскинула глаза на стенгазету, и они снова подернулись влагой. – Опозорили перед всем народом! Секретарь партийной группы, он должен ребенка в комсомол вовлечь, воспитать, а он кляузы пишет. Мать одна воспитывай…

– 17‐го он у тебя не работал. Почему? – спросил второй мужчина.

– Праздник был (религиозный. – В. Т.). Бригадир тракторной бригады напился в стельку, нарядов не выдавал…

– Почему вы не сказали об этом раньше?

– …а ребенку пятнадцать всего. Работать уж не хочет. Оклеветали!

Женщина, облокотясь на стол, уткнулась лицом в платок.

Я покинул правление.

Еще не закончился рабочий день, и в деревне было тихо. Изредка навстречу попадались старушки, чаще – дети. Во дворике одного из домов раскатывал на трехколесном велосипеде карапуз, руль плохо слушался его слабых ручонок, и велосипед вилял из стороны в сторону. Напротив другого дома стоял, прислоненный к стене, «взрослый» велосипед. Хозяина не было видно, – поросенок, воспользовавшись этим, блаженно терся спиной о его колесо. За садовыми изгородями зеленели яблоки. Это было мне внове. В капшинских деревнях яблонь что-то не встречалось.

Я зашел в колхозную библиотеку. В ней все было чин чином: полки с книгами, упиравшиеся в потолок, стол библиотекаря с ящиками, полными абонентных карточек, круглый столик с разложенными на нем журналами и газетами, приемник «Нева» в углу.