Голос капитана Бруно

Когда очарованный пассажир покинул зелёный остров и вернулся в уже знакомые края, начало темнеть. Однако улицы быстро наполнились жёлтым светом фонарей и гудением кипучей ночной жизни. Кипела эта ночная жизнь почти везде, в том числе и перед титаническим Пантеоном. Монументальное здание выглядело составленным из нескольких частей – и при этом оставалось гармоничным, радовало любой глаз.

А вот на одной из площадей близ Пантеона, той, что перед базиликой Санта-Мария-Сопра-Минерва, было на удивление спокойно и тихо. Перед тем зданием, в котором вряд ли сказал знаменитое «Эппур си муове!»7 великий Галилео Галилей, но наверняка подумал и добавил про себя словцо покрепче, только загадочно улыбался мраморный слоник с шлангообразным хоботом. Говорят, именно от вида этого слоника с обелиском на спине произошли длинноногие гиганты скандального сюрреалиста Дали, которые несут на спинах целые башни.

Очарованный пассажир немножко нарушил спокойствие на площади. Держа в руках собственноручно нарисованный плакат, надпись на котором гласила: «Свободу Галилею!», он почтил память научного идола таким несанкционированным одиночным пикетом. Ему даже казалось странным, что на пути к ночлегу на западном берегу Тибра его преследовали отнюдь не карабинеры и полицейские, а классические итальянские песни, которые местные таланты исполняли с надрывом, достойным народных напевов в отдалённых деревушках…

Улыбка Капитолийской волчицы

Последний день в Риме! Только-только очарованный пассажир разогнался и сориентировался в Вечном Городе…

Хотя «сориентировался» – это, пожалуй, сильно сказано.

Очарованный пассажир всего-то и хотел дойти до Капитолийского холма, перейдя Тибр южнее, чем обычно, да к тому же так, чтобы путь пролегал не по самым многолюдным улицам…а обнаружил, что поднимается всё выше и выше под таким углом, что при наступлении нового ледникового периода он бы представлял угрозу для всех, кто шёл по улице.

Когда угол наклона стал таким, что и при наступлении нового ледникового периода подняться по улице можно было бы и без помощи ледоруба, очарованный пассажир оказался на вершине холма Яникул, который по-итальянски назывался ещё более звучно – Джаниколо. Холм порос плотной «шапкой» из кишащих попугаями пиний, платанов и Иудиных деревьев. Вид, который открывался оттуда, легко мог заткнуть за пояс даже открыточные пейзажи, видные с Палатина. Крыши города перемежались с цветущими деревьями, на горизонте в легчайшие облака вонзались заснеженные вершины Апеннинских гор. На всё это великолепие взирали не только живые любопытные глаза, но и бронзовые – те, что принадлежали объединителю Италии Джузеппе Гарибальди.

Спуск с Яникула проходил по старому району Трастевере, где, говорят, Рафаэлло нашёл свою Мадонну – булочницу Маргариту. Очарованный пассажир тоже встретил там кое-кого интересного.

Крапивника прямо посреди камня и асфальта…

Вдоль старого района шла набережная, названная бессмертным именем Санти. В отличие от полотен великого художника, Тибр красив не был – всё-таки веками он вбирал в себя нечистоты Вечного Города. Однако река не была безжизненной: чайки то и дело ловко вытаскивали из зеленоватых вод мелкую рыбёшку.

На другом берегу Тибра располагался Капитолийский холм, который манил очарованного пассажира. Вернее, влекли его всемирно известные, отображённые на миллионах открыток, упомянутые в тысячах книг – и всё же жаждавшие живого взора сокровища Капитолийских музеев. Всё в Риме приобретало свежие краски и неожиданные оттенки, воспринималось совершенно по-новому при взгляде живьём – поэтому не были исключением и капитолийские шедевры. Не такими, как на фотографиях, гораздо живее и одухотворённее выглядели и картины, и скульптуры. Сильнее всего очарованный пассажир чувствовал это, жадно всматриваясь в уцелевшего с самых древнеримских времён благодаря невнимательности борцов с язычеством Марка Аврелия (в котором насмешливый взгляд жителя Третьего Рима даже нашёл сходство с основателем Москвы), в Юлия Цезаря, который занял особую нишу среди потешных мозаичных тигриц, в вальяжного Марфорио, сурового и величественного Марса, стыдливых Венер, иронично обращённую в камень Горгону Медузу и, разумеется, в благородного зверя – Капитолийскую волчицу…

Кстати, для очарованного пассажира, помимо знаменитой Волчицы, всегда существовал и Капитолийский волк. Хоть он никогда нигде не упоминался, не удостаивался скульптурного или живописного отображения, он всегда незримо присутствовал в легенде об основании Рима. Ведь для того, чтобы у волчицы было молоко, у неё должны были быть волчата!

Капитолийская волчица в бронзовом обличье жила не только в отдельном Зале Палаццо Консерваторов, но и рядом с римской мэрией. Она провожала загадочной волчьей улыбкой всякого, кто спускался с Капитолийского холма в сторону Римского Форума. А дальше эстафету подхватывал чёрный дрозд – его пение слушал каждый, кто доходил до Форума Цезаря.