Голос крови

– Вы бывали в Базеле? Хуже него только Хельсинки. Там поесть негде! Еда ни в какое сравнение не идет с той, что здесь. У рыбы такой вкус, будто она приехала на заднем сиденье «Хонды», а цены…

– …ради бога, не трогайте моего советника.

– …думаешь, у тебя есть запас пятнадцать минут, но через пять минут…

– …цены в два раза выше, чем здесь. А эти так называемые исторические отели? Я вам скажу, что там исторического – раковины в ванной! Ы-ы! Вот они старинные. Понимаете, о чем я говорю? Их можно скрести день и ночь целую неделю, но в итоге они такие же серые, как давно лежачая бабушка с дурным запахом изо рта. Никаких полочек, и эти древние железные чашки, привинченные к стене, куда тебе предлагают поставить зубную щетку? Да ты…

– Я что?

– …что я сказала. Грубиян. Дай мне телефон твоей матери! Я ей на тебя нажалуюсь!

– И что ты собираешься делать? Велишь Путину подсыпать мне изотопов в капучино?

Морис Флейшман как можно незаметнее опускает руку к ширинке и пытается почесать зудящие волдыри. Но ему, как всегда, не удается укрыться от Магдалены. Не реже чем раз в две минуты он бросает на нее взгляд из своих шестидесяти трех лет… полный значения… и похоти. Согласно диагнозу Нормана, это у него одно и то же. Похоть и есть то самое значение. Один вид такой цветущей девушки, как Магдалена, для порнозависимого вроде Флейшмана – это живое порно… лучше всякого стриптиза. Какими бы гнусными ни были эти взгляды, Магдалена их любит. Тяжелые похотливые взгляды, которые она вызывает у мужчин всех мастей, – любит, любит, любит. Мужчины сначала смотрят ей в лицо – Норман считает, что их вдохновляют ее выразительные губы, даже когда она не улыбается. Потом взгляд переходит на бюст – на ее, прямо скажем, идеальные груди. Она постоянно это сознает! А дальше мужчины разглядывают ее пах… Что они рассчитывают там найти, боже мой?

Все старцы в этой куче извивающихся опарышей… Да если бы Магдалена только захотела пройтись перед ними туда-сюда, виляя бедрами… все их богатства… растаяли бы! Они только и мечтают… спустить их… на нее.

Будто сказочная фея, которых так любят дети, взмахнула над Майами волшебной палочкой и – хлоп! – превратила его в «Майами-Базель»… Чары действуют лишь неделю, одну волшебную неделю в декабре… когда в городской Конгресс-центр въезжает «Художественная ярмарка «Майами-Базель»… и важные птицы со всех концов страны, из Англии, Европы, Японии и даже Малайзии, даже Китая, Гонконга и Тайваня, даже Южной Африки, todo el mundo, пачками сыплются сюда с неба на личных самолетах… скупать дорогое современное искусство… или смотреть, как скупают его другие важные шишки… окунуться в атмосферу искусства и больших денег… подышать этим воздухом, в общем, потереться там, где происходят события… пока неделю спустя фея не махнет палочкой вновь, и – хлоп! – все исчезли… искусство со всего света, частные самолеты со всего света, упавшие с неба большие люди со всего света вдруг – пуф! – от вчерашних пира и торжища не осталось и следа.

Но сейчас все эти существа еще под властью чар.

Для широкой публики ярмарка откроется только послезавтра… но для посвященных, для причастных «Майами-Базель» – это круговорот коктейлей, приемов, банкетов, вечеринок, тайных кокаиновых понюшек и лихорадочного съема, продолжающийся уже три суматошных дня. Куда бы ни пришли Норман с Магдаленой, их ждет приятное повышение в социальном статусе – кругом знаменитости: звезды кино, телевидения, музыки, моды и даже спорта, которые ничего не понимают в искусстве и слишком заняты, чтобы об этом печалиться. Они хотят лишь быть… там, где все происходит. И для них, и для посвященных «Майами-Базель» окончится ровно в тот миг, когда его порог переступит нога первого обычного, ни о чем не ведающего посетителя.

Магдалена и сама ни о чем бы не ведала, если бы не Морис Флейшман. Про «Майами-Базель» она и знать не знала, пока Морис не пригласил ее, вместе с Норманом, на открытие ярмарки… С подачи Нормана. Нерабочее общение с пациентом в психиатрии отнюдь не приветствуется. Успех терапии не в последнюю очередь держится на том, что врач присваивает себе статус божества, ставит себя много выше пациента, каково бы ни было его положение. Пациент должен зависеть от бога, которому платит, и никак не наоборот. Но что до Мориса, то его Норман просто завораживает. Морис верит, что его «выздоровление» от «болезни» целиком зависит от Нормана, невзирая на то – или, может, именно потому, – что Норман не устает твердить: у него не болезнь, а просто дурная привычка. Морису, в свою очередь, льстит водить с собой Нормана, потому что доктора часто показывают по телевизору и немало народу в Майами считает его знаменитостью. Никто и не заподозрит, что Флейшман – его пациент. Они оба – известные люди, вращающиеся примерно в одних кругах, на одной и той же высоте. Что тут такого?