Голос крови

Вечером, пока Аня с Димой ужинали принесёнными из соседнего кафе бургерами, Максим стоял возле окна. Наблюдал за сумеречной, слабо освещённой улицей. По дороге, несмотря на дождь, тянулась шумная процессия – с барабанами, трубами, человек на двадцать. Вслед за ними бежали собаки. Процессия подтягивалась к ресторанчику в двухэтажном здании с уже привычно недостроенным вторым этажом, на котором хозяева обустроили кухоньку, и один за другим исчезали в чёрных парадных дверях. Шум музыки постепенно стихал. Собаки, так и не дождавшись подачек, терпеливо жались к стенам домов – чувствовали, что веселье только началось. Максим не знал, чем оно вызвано, да и сама процессия его нисколько не интересовала. Он смотрел на затемнённый угол уже закрытого хозяйственного магазина.

Там стоял мужчина.

В широкополой шляпе, защищавшей его от дождя. В просторной ветровке, с подола которой свешивались резинки затяжек. В ботинках с высоким голенищем и зелёных, кажется, армейских штанах. Сейчас, в сумерки и непогоду, Максим этих деталей, разумеется, не различал. Успел подметить их раньше. Дважды в районе Буэнос-Айрес, когда отправлялся туда следить за квартирой Дельгадо, один раз сегодня утром у привокзального кафе в Трухильо, и ещё один раз на выходе из автовокзала здесь, в Уарасе. А теперь незнакомец стоял напротив гостевого дома.

Максим не удивился, когда украдкой выглянул в окно. Догадывался, что где-нибудь непременно обнаружит силуэт этого человека. И почувствовал облегчение. По меньшей мере, теперь он точно знал, что за ними следят.

Глава двенадцатая. Чавин-де-Уантар

– Макс, всё зашло слишком далеко. Нужно остановиться.

– Оставь меня одного.

– Макс, послушай…

– Прошу.

Аня помедлила на пороге. Увидела, что Максим готов сам выскочить в коридор. Опасаясь, что он вообще уйдёт из гостевого дома и отправится бродить по ночному городу, предпочла смириться – вышла. Закрыла за собой дверь. Когда в комнате грохнул разбитый стакан, Аня поняла, что Максима лучше не трогать. Ужас, от которого они, казалось, сбежали – тогда, в Ладакхе, под покровом песчаной бури, – вновь настиг их, и от бессилия хотелось опуститься на пол, обхватить голову руками и ничего не видеть, ничего не слышать.

– Он опять думает, что это я?

– Не знаю, Дим.

– И что теперь?

– Пусть побудет один.

– Ясно…

Дима с выражением недовольства и полнейшей растерянности сидел на лестнице, нервно катал по коленям трость. Аня знала, что он тут ни при чём, однако у неё не осталось сил успокаивать брата. Когда в комнате опять что-то упало, поняла, что тоже хочет побыть в одиночестве. Если и не закрывать глаза и уши, то хотя бы какое-то время не видеть ни Диму, ни Максима.

Не сказав ничего брату, отправилась вперёд по узкому коридору. В гостевом доме было много коридоров. Ещё больше лестниц – крутых и пологих, маршевых и винтовых. И все бетонные. Одни вели к внутренним площадкам дома, вторые – к недостроенной половине верхнего этажа или на крышу со стиральной машинкой и бельевыми верёвками, третьи – в подвал или прямиком на улицу. Аня подмечала двери и окна, выводившие из комнат в коридор, заглядывала в отгороженные шторкой закутки с домашней утварью и обнаруживала, что между шкафами открывается очередной проход. Наслаждалась нелепостью развешенных на потолке лампочек и стеклянных разномастных люстр. Шла всё быстрее, следила за тем, как под ногами линолеум сменяется плиткой, голым бетоном, растрескавшимся ламинатом и вновь линолеумом. Заходила в многоугольные, всегда такие разные комнаты и радовалась встречному безлюдью.

Дом, в котором они жили, именовался гостевым исключительно из-за трёх отданных под съём комнат. В остальном это был обычный дом. Он, как и большинство зданий в Уарасе, год от года разрастался многоуровневыми пристройками, каждая из которых возводилась по своему отдельному и до конца не воплощённому плану. Окончательную путаницу вносило то, что некоторые внутренние, межкомнатные, окна были заклеены цветной фотографией городского вида – первые мгновения Ане чудилось, будто она в самом деле смотрит на улицу, – а внешние окна, действительно обращённые к улице, были заложены кирпичом.

Запыхавшись, Аня остановилась. Почувствовав головокружение, села на бетонную ступеньку. Прислонилась к прохладной стене. Сказывалась высота. Сердце билось часто и глухо. Три тысячи метров над уровнем моря. Не так уж высоко – Лех располагался выше, однако тут горы давили сильнее из-за влажности и холода, а главное, из-за чересчур резкого подъёма от прибрежного Трухильо.