Голос Лема

Сориентировавшись затем в своей реальной жизненной ситуации, краковско-венский апокриф нанял специализирующуюся в казусах post hominem юридическую фирму «Шмидт, Шмидт и Дзюбек» и обрушил на Университет Рупрехта-Карла в Гейдельберге залп из свыше семисот исков о нарушении прав личности и краже интеллектуальной собственности.

В этот момент в игру включились наследники Станислава Лема in homine, доказывая, что все творчества апокрифов Лема очевидным образом является производной структуры разума Лема, как таковыми производными являются и сами апокрифы.

Однако адвокаты «Шмидт, Шмидт и Дзюбек» не без основания отметили, что учитывается лишь наиболее непосредственный автор, иначе каждый родитель или учитель мог бы приписывать себе авторство произведений ребенка и ученика, а этого закон не позволяет. Поэтому для авторства произведений не имеет значения, кто и из чего построил творческий разум.

Как в таком случае поступать с непроизвольными плагиатами, с которыми мы все чаще имеем дело? Когда идеальный апокриф Лема создает слово в слово точно такой же роман «Солярис», как возникший в 1959–1960-м годах, приобретает ли он все права на текст, включая права на экранизации и участие в распределении уже черпаемых от них прибылей? Нет! А что делать с произведениями «отклоненных» апокрифов, модифицированных? Или театральные пьесы, которые гейдельбергский пост-Лем написал в эмиграции в Австралии (эмиграции внутренней, то есть сымитированной) и которые уже поставили на нескольких сценах, а одну («Ревизию») переработали для игры в виртуальной реальности, — они представляют собственность МАТЦГ, краковско-венского пост-Лема или также наследников Лема in homine?

После апелляций дела шли во все более высокие инстанции европейской юрисдикции, ставя судей перед необходимостью принимать беспрецедентные решения. Университет в Гейдельберге, видя, в какую кабалу попал, в конце концов одним ударом снял с себя всякую ответственность: обратился к суду с просьбой об эмансипации своего апокрифа Лема. Очевидным образом в следующем действии этой баталии Станислав Лем предъявил иск самому себе.

Надо признать, что несмотря на все, он сохранил чувство юмора. «Не знаю, что делать. Если бы я хотя бы мог сказать «мне плохо», это было бы не самое худшее. Не могу сказать и «нам плохо», ибо лишь частично могу говорить о собственной персоне». Он слал себе письма (перехватываемые и публикуемые фанклубами вражеских апокрифов), полные изощренных язвительностей и предложений межлемовских союзов, основанных на рассуждениях в соответствии с теорией игр о прибылях и убытках для отдельных стратегий сотрудничества/конкуренции.

Единственный истинный Лем

История еще больше осложнилась после принятия в Каире в 2057 расширения Капштадтской конвенции, определяющей безличностные (non homine) сознательные сущности. Апокрифы представляют отражение реально существующих людей. Почему, однако, это должно делать их исключительными? Переходим от биологии к цифровым состояниям, ибо именно так произошло в истории Homo sapiens. Разве функция, представляющая спираль, ПРОИСХОДИТ из панциря улитки, если улитка была перед математиками? Или все наоборот, и биологическая, материальная реализация функции представляет производную вневременного нематериального идеала?

Поэтому концерн «Кацушима Индастриз», контролирующий проект ЕВРОПА-1900, ссылаясь на закон о «тождественности неотличимого», заявил о признании за пост-Лемом, живущим в этой метаимитации, совокупности прав относительно всех прошлых и будущих произведений Станислава Лема in homine и всевозможных его апокрифов. Японский апокриф Лема написал «Эдем» и «Солярис», пишет «Непобедимый». Но не в этом заключена узурпация японцев.

THERE IS ONLY ONE LEM AND IT IS THE TRUE LEM. Если кто-то в абсолютном неведении относительно утверждения Пифагора дойдет до него самостоятельно, он тем самым не создаст «второго утверждения Пифагора». Идея одна, неделимая, существующая независимо от ее материальной реализации — единичная или многократная, на том или ином носителе, под тем или иным названием. Также не имеет значения, выражаешь ты идею цифрами или словами. Идея физики как игры, представленная в «Новой космогонии», существовала прежде, чем Лем ее записал, как общая теория относительности существовала прежде, чем ее сформулировал Эйнштейн. Более того, Лем и Эйнштейн, как умственные конструкции с такими и только такими особенностями, сделавшими возможным наиболее раннее совершение открытий в данных условиях, существовали до того, как родились.

И потому ЛЕМУ ЕДИНСТВЕННОМУ принадлежат все произведения, «следующие из Лема», кто бы, где бы, когда бы и в какой бы форме их не опубликовал. Они представляют «расширение» его разума и личности, как фотография тела представляет собой производную физического состояния данной личности.