Сам П.М. в годы эмиграции почти не выступал в печати; но в первые месяцы существования «Голоса» он был одним из главных его сотрудников, и редактором литературной страницы, к участию в которой привлек многих болгарских писателей.
Несмотря на напряженную и захватывающую работу, П.М. не сознавал и не хотел себя сознавать в эмиграции ни писателем, ни режиссером, ни преподавателем.
Он считал, что борьба продолжается, что эмиграция – это «сидение в окопах», и что единственное настоящее звание для русского в эмиграции – воинское звание.
Он умер, не дождавшись победы. Но он неколебимо верил, что победа придет.
–
Я не знаю, кто назвал его «герцогом».
Но это название чрезвычайно шло к нему. Действительно в его небольшой откинутой несколько назад голове с высоким лбом, в резко очерченном носе, в складках тонких губ и эспаньолке при мягких светлых усах, в его тонких пальцах было что-то особенно тонкое и аристократическое, – некоторое сходство с герцогом Ришелье.
В 1921–22 гг. покойный Петр Михайлович сотрудничал в софийской газете «Свободная Речь» и почти ежедневно бывал в редакции к моменту выпуска номера, когда в маленькой комнате на бульв. Дондукове собирались все сотрудники во главе с тоже покойным К.Н. Соколовым. Последний просматривал свежий номер и «уличал» сотрудников в промахах, а корректора в пропущенных опечатках. П.М. также ласково, но очень детально указывал на те или иные недостатки газеты, и его
замечания были всегда верны и глубоко продуманны. Попутно он рассказывал анекдоты из газетной жизни, всегда очень остроумные и тонкие. Любил и сам выслушать хороший анекдот, но морщился и переводил речь на другое, когда заведующий конторой грубоватый В.И.С. рассказывал что-либо «соленое». – Герцогу не пристало слушать такие вещи, – говорил он в таких случаях.
Он ходил обыкновенно в те дни в мягкой серой блузе с черным повязанным бантом галстухом, но без пояса. – Герцог, а вы забыли сегодня пояс, сказал ему пишущий эти строки, впервые увидя его в таком костюме. – Герцог не мог забыть пояса, ответил мне он, смерив меня взглядом с головы до ног. – Нужно понимать, что при такой блузе герцог пояса не носит. И во взгляде, брошенном на меня в голосе и в уверенности слов было что-то такое, что и я и все поняли, что действительно, для герцога это так и должно быть.
В те дни П.М. поместил в «Свободной речи» ряд прекраснейших очерков. – «Борисова механа», «Яблочный сад», «Оптина пустынь», «Старые портреты» и несколько статей о театре. Написанные прекрасным языком, красочно и ярко, его статьи служили украшением газеты и ожидались читателями. Но они же были крестом для технического редактора К.К.П., так как писались чрезвычайно медленно и продолжения приходилось ожидать очень долго и появлялись тогда, когда «подвал» был занят на несколько дней вперед.
На жалобы К.К.П. герцог спокойно отвечал – Нельзя, дорогой, писать скоро. Как-нибудь. Если писать небрежно, то это уже будет не статья, а не знаю что. Читателя надо воспитывать на хорошем языке.
Он как-то болезненно относился ко всему, что касалось любимого им театра. Не дай Бог, бывало, назвать неверно какую-либо часть реквизита кулис или обстановки сцены. Нужно знать о чем говоришь, а не так с кондачка. Во всем нужно быть грамотным, распекал он иногда кого-либо из коллег.
В те годы материальное положение П.М. было не блестяще. Но никогда никто не слышал от него жалоб на судьбу. В нем жила какая-то особая вера в Провидение, глубокая и непоколебимая. В молодости он был человеком либеральных взглядов, но это не мешало ему быть искренно и глубоко религиозным. Как-то в редакции кто-то заявил, что он человек неверующий. П.М. посмотрел на говорившего с сожалением: – Значит Господь Бог решил наказать Вас сказал он убежденно. Вера это высочайшая милость Божья. Это Божий дар.
Человек кристальной души, детски чистой, аристократ в своих вкусах и стремлениях, он чрезвычайно страдал от мысли, что в России «во-
царился хам». Он болезненно ждал освобождения России, которую любил как-то особенно красиво и рыцарски. И не дождался.
13 мая 1931 г., в день полугодовщины со дня смерти Ярцева, прошла панихида по нему. В июне того же года, как сообщается в статье Г. Петковой, «в Народном театре в Софии состоялся вечер, посвященный памяти Ярцева». Возможно, Столица выступила на нем со своим ст-нием.
Игорю Северянину
.