Голос ночи

Колин отошел на дальний конец крыльца. Доски скрипели у него под ногами. Он облокотился на пошатнувшиеся перила и стал оглядываться вокруг. В молочном свете луны и черно-серых отблесках теней он видел только окружавший дом огромный сад: высокая трава, заросшая живая изгородь, склонившиеся к земле апельсиновые и лимонные деревья, расползшиеся во все стороны кусты роз, некоторые с бледными белыми или желтыми цветами, похожими в темноте на клубы табачного дыма, и сотни других растений, объединенных мраком ночи в единый запутанный узел.

Ему казалось, что-то наблюдает за ним из глубины сада, что-то нечеловеческое.

"Не будь ребенком, — думал он. — Здесь ничего нет. Это не фильм ужасов. Это жизнь".

Он пытался убедить себя, но предположение, что за ним наблюдают, переросло в уверенность, по крайней мере у него в голове. Он точно знал, что если пробудет там подольше, то некто с большими когтями схватит его и затащит в густой кустарник. Он отвернулся от сада и подошел к Рою.

— Ты готов? — спросил Колин.

— Я уже вижу всю комнату целиком.

— В темноте?

— Во всяком случае — большую часть.

— Да?

— Я вижу скатерть.

— Да?

— Где он разложил головы.

Влекомый магнитом более сильным, чем его воля, Колин встал позади Роя, нагнулся вперед и заглянул через окно в дом Кингмана. Там было абсолютно темно, но теперь его глаза различали больше, чем в первый раз: странные очертания, груды разломанной мебели и скатерть — белоснежную скатерть, покрывавшую огромный камин — жертвенный алтарь, на котором Роберт Кингман принес в жертву свою семью.

Внезапно Колин почувствовал, что это место, откуда надо бежать и никогда больше не возвращаться сюда. Он почувствовал это инстинктивно, внутренним чувством животного, и, как у животного, волосы его встали дыбом, и он тихонько сквозь сжатые зубы свистнул.

— У-у-у-х, бум, — сказал Рой.

Глава 11

Полночь.

Они спустились по Хоук-роуд до Бродвея и далее по Бродвею до того места, где он пересекается с Пэлисайдз-лайн. Они остановились у деревянных ступеней, которые вели на городской пляж. На другой стороне узенькой улочки фасадами к океану раскинулись элегантные старинные дома в испанском стиле. Стояла ночь. Здесь их пути расходились: дом Роя располагался через несколько кварталов к северу, а Колина — к югу.

— Во сколько мы встретимся? — спросил Рой.

— Мы не встретимся. То есть я хотел сказать, мы не сможем, — с горечью произнес Колин. — Мой отец приезжает из Лос-Анджелеса, чтобы я поехал с ним и его друзьями на рыбалку.

— Ты любишь рыбалку?

— Ненавижу.

— А сбежать ты не сможешь?

— Никак. Две субботы в месяц он проводит со мной и придает этому, не знаю почему, огромное значение. Если я сбегу, он поднимет такой шум...

— А когда ты жил с ним, он хоть два дня в месяц проводил с тобой?

— Нет.

— Вот и скажи ему: пусть забирает свои удочки и засунет их себе в задницу. Скажи, что ты не поедешь.

Колин покачал головой:

— Нет, Рой, это невозможно. Я не могу. Он подумает, что мама настроила меня против, и устроит ей настоящий скандал.

— А тебе какое дело?

— Я окажусь между ними.

— Хорошо. Давай встретимся завтра вечером.

— Тоже не получится. Я не освобожусь до десяти вечера. Давай встретимся в воскресенье. Часов в одиннадцать. И часок поплаваем до обеда.

— Давай.

— А затем мы займемся чем захочешь.

— Хорошая идея.

— Ну хорошо... До встречи.

— Подожди.

— Что?

— Если мне удастся все уладить, ты бы хотел когда-нибудь попробовать кусочек?

— Кусочек чего?

— Кусочек задницы.

— Ка-ак?

— Хочешь?

Колин смутился:

— Где? То есть кто?

— Ты помнишь девчонок, которых мы видели сегодня?

— В «Пинбол Пите»?

— Нет. Это малышки. Дразнилки. Я говорю о настоящих, таких, как в кино.

— И что?

— Мне кажется, я знаю, где смогу найти подходящую для нас.

— Ты что, напился?

— Я серьезно. У нее красивое личико.

— У кого?

— У девочки, которую мы трахнем.

— Черт!

— И большие сиськи.

— Большие?

— Очень.

— Как у Ракель Уэлч?

— Больше.

— Как воздушные шарики?

— Я серьезно. У нее парочка шикарных ножек.

— Хорошо, — сказал Колин. — Одноногие девчонки никогда не нравились.

— Кончай. Говорю тебе, я серьезно. Она та еще штучка.

— Держу пари.

— Это так, Колин.

— А сколько ей?

— Двадцать пять или двадцать шесть.

— Да-а, — протянул Колин. — Но прежде всего ты наклеишь фальшивые усы, затем встанешь мне на плечи, и мы наденем один костюм, который закроет нас обоих. Тогда она не поймет, что мы — всего лишь пара мальчишек. Она подумает, что мы — высокий, крепкий, обаятельный мужчина.

Рой зло посмотрел на него:

— Я серьезно.

— Ты уже говорил это, но я не очень этому верю.

— Ее зовут Сара.

— Прелестная двадцатипятилетняя девчонка не заинтересуется нами.

— Может, сначала и нет.

— И еще миллион лет.

— Мы сможем убедить ее.

— Убедить?

— Да, мы ее заставим.

Колин уставился на него.

— Хочешь попробовать?

— Ты имеешь в виду... мы будем ее насиловать?

— Я — да.

— Ты кончишь свои дни в тюрьме.

— Она та еще штучка. С ней стоит попробовать.

— Ничто не стоит того, чтобы попасть в тюрьму.

— Ты ее не видел.

— Кроме того, это нехорошо.

— Ты что, священник?

— Но это ужасно.

— Почему? Если это доставляет удовольствие.