Голос с острова Святой Елены

После этого рассказа императора я поведал ему о случае, происшедшем на корабле «Викториус», имевшем на вооружении семьдесят четыре пушки и находившемся под командованием капитана Тальбота. Я со всеми подробностями рассказал императору об этом случае, поскольку тогда я служил на борту этого корабля. Во время морского сражения вместе с кораблём «Риволи» один моряк, слегка раненный, прополз в самую сердцевину канатов, сложенных кольцами, и устроился там таким образом, что, казалось, не было никакой возможности, чтобы вражеское пушечное ядро могло в него попасть. Несмотря на видимую безопасность места, облюбованного моряком, незадолго до окончания морского сражения вражеское пушечное ядро поразило самый низ корпуса корабля, пробило бортовой коридор, затем прошло через два или три слоя кольца канатов, метнулось вверх, ударилось об один из бимсов, поддерживавших нижнюю палубу, и, потеряв скорость, рикошетом полетело вниз, упав прямо на грудь моряка, лежавшего на спине, и убило его. Уже потом его нашли с ядром (весом в тридцать шесть фунтов), лежавшим на его груди.

«Этот случай, — заявил Наполеон, — как раз подтверждает то, что я говорю вам, а именно то, что человек не может избежать своей судьбы». Наполеона, видимо, заинтересовал мой рассказ, и он спросил, был ли убитый матросом или солдатом. Я ответил, что убитый человек был матросом.

Во время нашей беседы император завёл разговор о евнухах; превращение мужчины в евнуха было, по его мнению, чрезвычайно постыдной и ужасной практикой. «Я пресёк эту практику, — заявил он, — во всех странах, которыми правил; даже в самом Риме я запретил её под страхом смертной казни. Эта практика была полностью прекращена, и я думаю, что, хотя в настоящее время папа римский и кардиналы находятся на вершине власти, всё же постыдная практика вновь не возродится. Я вспоминаю, — добавил Наполеон, — инцидент, случившийся с одним из этих господ, который заставил меня рассмеяться от всей души. Был такой кастрат, некий Кресчентини, отличный певец, который часто пел передо мной, доставляя мне большое удовольствие. Так как я стремился поощрять достижения во всех видах науки и искусства, то я, поскольку его физическое состояние было его несчастьем и не было его виной — в связи с тем, что его искалечили в возрасте двух или трёх лет, решил пожаловать ему орден Железной Короны. Однако это мое решение вызвало большое недовольство у многих людей, которые утверждали, что человеческому существу, не являвшемуся мужчиной, не следует жаловать орден, которым награждают за проявленное мужество. Вокруг этого дела возникло много споров, в которых приняла участие и госпожа Грассини, как я предполагаю, хорошо вам известная. В то время, когда многие осуждали меня, Грассини заявила: «Я искренне считаю, что император совершил правое дело, пожаловав Кресчентини орден; я думаю, что он заслуживает его». Когда же её спросили, почему же она придерживается подобного мнения, то она ответила:

«Я считаю, что Кресчентини заслуживает этого ордена, хотя бы только из-за того, что он мужественно перенёс ранение». Эта забавная реплика вызвала всеобщий смех, и все споры моментально прекратились. Думаю, никто так не смеялся в тот раз, как я».

23 апреля. Вчера Наполеон чувствовал себя нездоровым и вновь обратился к своим лечебным средствам: диете и разжижителям. Весь день он оставался в своей спальной комнате, не прикасаясь к еде. Сообщил мне, что встал в три часа утра и весь день писал и диктовал.

Передал ему три газеты. Он повторил свои сомнения по поводу слухов о вероятности войны между Россией и Америкой, считая, что подобная война противоречит интересам и той и другой страны.

Позавчера генерал Гурго ехал по дороге к помещению метеостанции и на своём пути встретил полномочного представителя России и капитана Гора, с которыми беседовал в течение довольно продолжительного времени. Их заметил капитан Попплтон, ехавший на званый обед в «Колониальном доме». Когда его превосходительство узнал об этом, то сначала заявил, что капитану Попплтону следовало бы остаться с ними и слушать их разговор. Когда же губернатору объяснили, что капитан Попплтон не мог поступить подобным образом, так как тем самым он оскорбил бы их, поскольку генералу Гурго было известно, что капитану предстояло быть на званом обеде в «Колониальном доме», тогда его превосходительство признал, что капитан Попплтон не мог остаться со встреченной компанией.