В ответ на его заявление я привёл в качестве довода пример с воспалением лёгких, спросив его, считает ли он, что природа, предоставленная самой себе, будет в состоянии эффективно вылечить это заболевание. Мой вопрос, казалось, поначалу застал его врасплох, но затем он в свою очередь спросил меня о лечебных средствах, применяемых против этого заболевания. И когда я объяснил, что в этом случае в качестве последней надежды используется кровопускание, то он заявил, что «эта болезнь принадлежит не врачу, а хирургу, потому что он излечивает её с помощью ланцета». Тогда я привёл в качестве примера дизентерию и перемежающуюся лихорадку. «Те лекарства, которые дают для лечения перемежающейся лихорадки, — заявил Наполеон, — часто вызывают худшие заболевания, чем та болезнь, которую излечивают врачи. Теперь представьте себе, что один из самых опытных и квалифицированных врачей ежедневно наносит визиты сорока пациентам; но и он, из-за того, что ставит неправильный диагноз, отправляет ежемесячно на тот свет одного или двух своих больных, в провинциальных городах так называемые врачи, а попросту говоря шарлатаны, убивают половину больных из тех, кто попадает к ним в руки.
Провинциальные города в Англии, так же как и во Франции, — продолжал Наполеон, — изобилуют докторами, словно только что сошедшими с подмостков сцены, на которой даётся представление пьесы Мольера. Вы-то сами фаталист?» Я ответил Наполеону, что «во время сражения я становлюсь фаталистом». — «Почему же только во время сражения, а не всегда?» — поинтересовался Наполеон. Я ответил, что я верил, что в определённых случаях смерть станет неизбежной для человека, если он не попытается воспрепятствовать собственной судьбе, используя средства, имеющиеся в его распоряжении. Например, пояснил я, если человек во время сражения увидел пушечное ядро, летящее прямо на него, что иногда случается, то он, естественно, отступит в сторону и таким образом избежит, казалось бы, неизбежную смерть. С моей точки зрения, сказал я, данный пример применим в качестве сравнения при рассмотрении ряда случаев, связанных с определёнными заболеваниями, когда летящее пушечное ядро предстаёт перед нами в виде болезни, а наш шаг в сторону от летящего ядра — в виде исцеляющего лекарственного средства.
На это Наполеон возразил мне: «Возможно, отступив в сторону, вы можете оказаться на пути другого ядра, которое в противном случае пролетело бы мимо вас. Я помню один эпизод, о котором хочу вам рассказать, случившийся в Тулоне, когда я там командовал артиллерией. Во время осады Тулона к нам в качестве подкрепления были присланы несколько артиллеристов из Марселя. Пожалуй, из всех французов марсельцы — наименее храбрые солдаты, и, вообще говоря, во время сражения им явно не хватает смелости и активного поведения. Я обратил внимание на одного офицера из Марселя, который, как и все прибывшие оттуда, очень заботился о себе, вместо того чтобы быть примером храбрости для других. Поэтому я подозвал его к себе и сказал: «Господин офицер, пройдите вперёд и определите эффективность стрельбы ваших пушек. Вы же не знаете, насколько метко они стреляют». В это время мы обстреливали английские корабли. Я хотел, чтобы он собственными глазами убедился, поражают ли наши ядра корпуса английских кораблей. Он очень неохотно покинул своё укрытие; но всё же подошёл к тому месту, где стоял я, немного позади парапета, из-за прикрытия которого он и стал обозревать поле сражения. Однако, желая как можно больше обезопасить себя, он весь съежился и нагнулся в три погибели под парапетом, выглядывая при этом из-под моей руки. Ему не пришлось долго оставаться в таком положении, поскольку летевшее прямо в мою сторону пушечное ядро снизилось рядом со мной и, попав в незадачливого офицера, разнесло его на куски. Вот если бы этот офицер стоял во весь рост, больше пренебрегая опасностью, то он бы остался живым, так как ядро пролетело бы между нами, не причинив нам двоим никакого вреда».