Шон заглушил двигатель. Мгновение, наверное, соответствовавшее трем ударам сердца, он сидел в молчании. Потом словно отключил все чувства — даже страх и панику — и стал набирать номер сотового телефона Дерека, аккуратно, одну за другой, нажимая кнопки.
Когда из трубки донеслись гудки, Шон вышел из машины, захлопнул дверцу и встал на обочине, в предрассветной мгле, слушая тишину, нарушаемую только шорохом волн, разбивавшихся далеко внизу, и… отдаленным сигналом сотового телефона.
Двигаясь автоматически, Шон пересек дорогу. Он шел, как робот, ровными шагами, быстро, но без спешки, и гравий трещал у него под ногами. Когда включилась голосовая почта Дерека, Шон сбросил звонок и, выждав несколько секунд, снова набрал тот же номер. Сигнал послышался теперь уже громче, ближе.
Шон превратился в механизм. Он не мог дать волю чувствам. Потому что еще до того, как начал спускаться вниз по крутому склону, ориентируясь на сигнал телефона, Шон знал, что там найдет.
Он споткнулся, зацепившись за колючие стебли дикой ежевики, упал, заскользил вниз, выругался и внезапно увидел перед собой красные стволы земляничных деревьев: они росли сбоку от скалы. Шон снова набрал номер и прислушался к сигналу. Колючая ветка, словно когти, оцарапала ему лицо. Он почувствовал, как защипало щеку, и хлопнул по ней ладонью. Потом поднес руку к глазам — она была вся в крови.
Тяжело, с присвистом дыша, Шон пробирался вниз. Рассвет набирал силу, но в глубоких складках гор все еще лежали темные тени.
И вдруг свет фонарика наткнулся на силуэт, казавшийся здесь чужеродным, — это было темное, опутанное трубками днище перевернутой машины.
Ужас охватил Шона, и боль проникла и почти ослепила его.
Господи! Господи Иисусе! Когда–то его учили молиться, но это было так давно! К тому же он все равно опоздал. Шон знал это наверняка.
Он изо всех сил старался держать фонарик ровно, не обращая внимания на то, как трещит автомобиль, готовый вот–вот рухнуть. В глубине салона запищал мобильный телефон, напоминая о пришедшем сообщении. Сквозь отверстие в стекле Шон направил луч фонарика внутрь.
Окажись живым, черт тебя подери! Пожалуйста, живи! Шон увидел Кристел. Хотя ее шея была вывернута под невозможным, неестественным углом, лицо королевы красоты осталось нетронутым; оно превратилось в застывшую идеальную маску. Она напоминала статую ангела времен Ренессанса. Глаза тоже были как у статуи — широко открытые, немигающие, пустые; лицо без всякого выражения. Шон заставил себя произнести ее имя, осторожно коснулся Кристел, послушал дыхание, пульс. Ничего! Судя по тому, как холодна была ее гладкая кожа, она давно умерла.
Шон видел свою мать мертвой, но это было совсем по–другому. Как бы болезненно он ни переживал это, его мать была приговорена к смерти. Она болела долго, мучительно, и ее смерть никого не удивила. Как положено, ее тело выставили для прощания. Однако то, что Шон видел сейчас, было невероятно, и он понимал это, хотя мысли путались у него в голове.
Дерек. Где же Дерек?
Шона охватила паника. Он выкрикнул имя брата, и его голос отразился от склона, нарушив тишину раннего утра. Странно и дико было кричать, когда Кристел лежала совсем рядом, но Шон позвал Дерека снова; от его крика несколько птиц взмыли в небо. Может быть, Дерека выбросило из машины, а может, он выжил и отправился за помощью.
Или нет?
Шон присел на корточки и стал вынимать из рамы остатки лобового стекла. Что–то впилось ему в руку, но он продолжал работать. Джип закачался сильнее, но и это не остановило его.
В салоне машины была неразбериха: разбросанные клюшки для гольфа, ботинок на раздавленной приборной доске. DVD–плеер, которым Дерек так гордился, был весь смят и искорежен. Под руку Шону попалась сумочка Кристел — пустая, как будто ее намеренно вывернули наизнанку.
Охваченный отчаянием Шон попытался пролезть в салон, чтобы найти брата, но руки и ноги Кристел мешали ему. Остатки приборной доски были перепачканы чем–то скользким. Отвратительный запах наполнял кабину.
И тут он понял, где Дерек.