— Хорошо, — ответила с вызовом Катарин, пересекая комнату, — но перед этим я хочу зайти к маме, чтобы узнать, не нужно ли ей чего-нибудь.
Патрик, казалось, сейчас взорвется, но он ничего не сказал. Дойдя до двери детской, Катарин остановилась. Она посмотрела прямо в лицо отца и сказала с холодной и злой решимостью:
— Мне передали записку для тебя. Она на твоем столе в библиотеке. Записка от мисс Макгрэди. Она сообщает, что готова встретиться с тобой в вашем обычном ресторане. В «Луп».
Челюсть отца отвисла: он остолбенело посмотрел на дочь. Холодные глаза его стали совсем ледяными. Именно в этот момент Катарин увидела откровенную ненависть на его лице и в ужасе отшатнулась. Однако она быстро пришла в себя и ответила ему столь же откровенным, полным вызова взглядом. Она почувствовала, что для отца больше не секрет ее отношение к нему и он понимает, что она сумела открыть для себя его истинную сущность. Волна боли и горечи захлестнула ее: инстинктивно Катарин осознала, что ей противостоит, теперь уже открыто, воплощенное зло. Это было ужасно. Но в ту же минуту она поклялась, что будет бороться со своим отцом за Райана и за его душу, даже если ей для этого понадобится вся ее жизнь.
В ту ночь Катарин, лежа в постели, долго слушала всхлипывания Райана за стеной. Они начались почти сразу же после того, как он вернулся с обеда, и не смолкали ни на минуту. Ее сердце разрывалось от боли за брата; девочка порывалась пойти и успокоить его, и только мысль о том, как будет разгневан отец, застав ее в комнате Райана, удерживала ее от этого поступка. Она боялась не за себя, за Райана. Она знала, что, если она попытается защитить своего маленького брата, ее отец примет драконовские меры, вплоть до того, чтобы изолировать ее от Райана. Для нее стало ясно, что с этого дня обстановка в доме уже никогда не будет такой, как прежде.
В конце концов она не выдержала: соскользнула с постели, прокралась к двери и тихо открыла ее. В коридоре было темно и тихо; из комнаты отца, к ее великому облегчению, не просачивался свет. Возможно, он был внизу, либо его не было дома вообще. Вероятно, он пошел на встречу с мисс Макгрэди. Затаив дыхание, Катарин проскользнула в комнату Райана и на цыпочках подошла к его постели.
— Это я, — шепнула она, присаживаясь на краешек. Обняв брата, девочка гладила его волосы и успокаивала ласковыми словами. Постепенно он немного затих.
— Мне страшно, Кэти, — прошептал он в темноте. Тело мальчика все еще вздрагивало от всхлипываний. — Я не хочу быть политиком. Я хочу быть художником. Что мне делать? Я так боюсь папу.
— Успокойся, дорогой. Не расстраивайся так, мы что-нибудь придумаем.
— Почему папа порвал мой рисунок? Я собирался подарить его маме.
— Не знаю. Возможно, из-за того, что он был зол на меня. Но ты скоро нарисуешь другой рисунок для мамы.
— Нет, не нарисую, — плакал он, — папа запретил. Я никогда больше не смогу рисовать, Кэти.
— Пожалуйста, дорогой, не говори так громко, — предупредила его Катарин и продолжила убежденно, — ты будешь рисовать. Мы что-нибудь придумаем, я обещаю. Все будет хорошо.
— Ты уверена, Кэти?
— Да, верь мне, дорогой. А теперь постарайся уснуть. — Она мягко сняла его руки со своей шеи и уложила в постель, укрыв одеялом. Когда она встала, он неожиданно поднялся и ухватил ее за руку.
— Кэти, почему папа сказал, что ты ему лжешь?
— Тише, дорогой, — торопливо зашептала Катарин. — Ничего, спи.
— Хорошо, Кэти, — сказал Райан послушно. Он закрыл глаза, свернулся калачиком, а Катарин тихо выскользнула за дверь.
Прошло уже много времени после ее возвращения в свою комнату, а Катарин все еще не спала. В ее памяти мелькали чудовищные эпизоды того дня, когда Джордж Грегсон пришел в их дом. Это было в воскресенье. Все слуги были отпущены, кроме экономки Ани, вздремнувшей после обеда. Райан ушел вместе с тетей Люси, отец играл в гольф, а мать была в больнице. Катарин была одна в доме, если не считать спящей женщины на втором этаже. Она пыталась прогнать от себя те внушающие отвращение воспоминания, но они накатывались снова и снова, и она беззвучно дрожала под одеялом, покрываясь холодным потом. Катарин видела его отвратительное красное лицо. Оно приближалось к ней. Она чувствовала его руку на своей маленькой груди в то время, как другая рука подбиралась под подол ее платья, шаря и щупая ее между ног.
Неожиданно Катарин почувствовала такое же отвращение, которое охватило ее, когда Джордж Грегсон расстегнул свои брюки и втиснул туда ее лицо. Она выскочила из постели и побежала в ванную. Добежав до раковины, она перегнулась, едва удержав рвоту. Девочку рвало и рвало, как и тогда в то ужасное воскресенье, когда ее всю вывернуло на брюки Джорджа Грегсона.