Голос Тайра. Жертва порока

Перед глазами поплыло, голова стала кружиться, а желудок в очередной раз напомнил о том, что совершенно пуст. А потом дядя Фил сделал шаг вперед и… тьмы стало слишком много. Я попыталась было отмахнуться от нее, стала дергаться, чтобы выпутаться из плаща, в который меня завернули. Боль была настолько сильной, что мое несчастное сознание просто не выдержало.

Мне было плохо. И больно. И я плакала. Затем кричала. Извивалась, точно гусеница, не понимая, что каждое движение причиняло мне еще большую боль. Я звала маму и дядю Фила. И они приходили… Оба или кто-то один, я не понимала, как ни старалась не получалось открыть глаза и посмотреть, что происходит вокруг.

Я слышала знакомый голос, кто-то касался рукой моих волос, поглаживал мокрые от слез щеки… а затем заставлял глотать какую-то мерзкую гадость, от которой возмущался желудок.

В себя я приходила дня три, плыла в темноте, время от времени выныривая на поверхность, чтобы узреть встревоженное, осунувшееся лицо дяди, невозмутимый взгляд Джаральда или перепуганное выражение на лице горничной… я опять забыла, как ее зовут. Приходил лекарь. Часто. И стоило мне услышать его чуть рокочущий голос, как появлялось желание заползти под кровать и сделать вид, что меня вообще здесь нет, и не было никогда. Но, увы, ничего подобного я сделать не могла — просто не контролировала свое тело, да и любое движение по-прежнему причиняло сильную боль. Потом стало легче. Настолько легче, что я даже пожелала встать с кровати… Наивная. Меня даже слушать не стали. А когда я попыталась нарушить запрет и растянулась на полу, не в силах даже подняться и снова спрятаться под одеяло, дядя Фил окончательно озверел — приставил ко мне горничную, которая обязана была находиться в моей спальне неотлучно и пресекать все попытки с моей стороны нарушить запреты лекаря.

Я пыталась бунтовать. Отказывалась принимать лекарство, даже попыталась объявить голодовку. Но тогда противная девчонка вызвала Джаральда.

— Если ты не сей же час, не съешь все, что тебе принесли, — невозмутимо произнес дворецкий дяди, — тогда я лично тебя свяжу, и буду вливать бульон в рот из пипетки. Хоть развлекусь, а то в последние дни этот дом напоминает мавзолей.

Угроза подействовала. Я горестно вздохнула и принялась за еду. Нет, вот если бы дядя Фил сказал мне что-нибудь подобное, я бы не поверила и точно попыталась бунтовать и дальше, но Джаральд… Против него у меня еще нет шансов.

Дядя приходил по нескольку раз в день. Частенько просиживал у меня по вечерам, то читая газеты, то просто рассказывая мне о том, что происходит в городе. На мои вопросы, касательно произошедшего он отвечать отказался.

— Тебе совершенно нечего знать об этом, — вот и весь ответ. — Ты и так оказалась на волоске от смерти и больше я не намерен допускать ничего подобного. От аренды твоей квартиры я отказался. Вещи уже перевезли, ключи мой поверенный передал хозяину. Ты будешь жить здесь, пока твоя матушка не переедет в Тайр, будешь ходить на балы, музыкальные вечера и… ну, туда, куда ходят приличные барышни твоего возраста и положения. Обзаведешься подругами и поклонниками и… больше никаких расследований, никаких статей!

Я слушала, согласно кивала, но… не верила до конца, что дядя исполнит свою угрозу. Ну не сможет он поступить со мной так жестоко. Единственное, о чем он все же мне рассказал, так это о Малкольме. Мой сообщник и закадычный враг был жив и даже почти здоров.

— В отличие от тебя, Малкольм выполняет все распоряжения лекарей и уже почти полностью поправился. Конечно, ему еще придется восстанавливаться некоторое время, но в целом, его состояние улучшается на глазах.

И все. больше никаких разговоров, никаких ответов и на все мои попытки расспросить о том, что было на самом деле важным, дядя Фил просто отмахивался. И меня это злило. Настолько, что я начинала вредничать еще больше.

— Выпейте это, мисс Сольер, — рокотал кровожадный лекарь, пытаясь заставить меня проглотить очередную мерзкую микстуру.

Я упиралась. Сжимала губы, крутила головой, пыталась спрятаться под одеяло — вела себя в лучших традициях капризных детей. А что поделать, если от лекарств, которыми меня поили, голова становилась тяжелой, мысли путались, и я проваливалась в сон. А спать мне уже надоело. Честно признаться, больше всего на свете, я мечтала сползти с кровати и прогуляться по комнате. Нет, лучше бы было вообще покинуть спальню, которая за последние дни мне опротивела настолько, что я даже Джаральду заявила, чтобы подготовил для меня гостевые покои. В жизни больше не вернусь сюда. И на эту кровать не лягу. Лучше буду спать на кушетке в гостиной!

— Мисс Сольер, это несерьезно! — настаивал лекарь, с упрямством суя мне под нос стаканчик с мутно-желтой гадостью, почему-то обзываемой им лекарством. — Не вынуждайте меня пожаловаться господину Сольеру на ваше поведение. Вы же взрослая разумная барышня и должны понимать, как важно своевременно принимать лекарства для того, чтобы поправиться.