Голос Вессема. Радиомолчание (СИ)

Об этом нельзя было думать. Если я допущу, что это правда, то мне конец. Я должна верить, что Коди уже далеко отсюда.

Дверь распахнулась, и я попыталась отползти в сторону, пока меня снова не окатили водой.

– Встать, – сказал мужской голос, и чей-то ботинок врезался мне под ребра.

Всегда надо вставать. Всегда надо выполнять приказы – это я усвоила. Тогда будет не очень больно. Оскальзываясь на мокром полу, я поднялась. На фоне светлого прямоугольника дверного проема выделялся черный силуэт. С его последнего визита прошел час. Или день. В темноте не было времени.

Я никогда не знала, когда именно они придут. Мне оставалось только лежать в темноте и ждать, каждую минуту ждать, что за дверью раздадутся шаги. Если меня заставали спящей, то били сильнее, поэтому я перестала спать. Через некоторое время пространство вокруг меня наполнилось звуками и образами, которых не существовало в действительности. Я понимала, что это, понимала, почему слышу, как кто-то зовет меня по имени, почему вижу вспышки в темноте, но они все равно казались пугающе реальными.

Сидя в темноте, я раз за разом повторяла себе, что это не навсегда, что выход найдется, и вспоминала однажды попавшиеся мне среди учебных документов правила поведения в плену. Быть спокойной и вежливой, не лгать – по микродвижениям враг поймет, что ты скрываешь, не говорить правды, кроме имени и звания, не смотреть в глаза. Остальных я не помнила.

Несколько раз темнота вдруг заканчивалась – под потолком вспыхивали яркие лампы, такие яркие, что я слепла. Пока они горели, я все время думала, что это значит, зачем они включили свет, кто на меня смотрит и что хочет увидеть, – а потом я снова оставалась в темноте, с зелеными пятнами перед глазами.

– Руки! – приказал сержант Дале.

Я вытянула руки вперед и зажмурилась. На запястьях темнели свежие следы от наручников и ударов.

Они никогда ничего не спрашивали, не пытались узнать, какую диверсию я планировала, зачем пришла сюда и кто мои сообщники, не говорили, что со мной будет. Просто делали то, что считали нужным.

Мой дед служил в армии, вспомнила я вдруг, и темное облако качнулось вокруг моей головы. Наверное, отец у него этому фокусу научился.

Секунды текли медленно, я стояла, тяжело дыша, ожидая, что сейчас он ударит. Может быть, один раз, может быть, два. А может, будет бить, пока я не упаду. Может быть, он выстрелит мне прямо между зажмуренных глаз. Может быть, они сделали это и с Коди.

Хуже всего, когда не знаешь. Тогда страх проникает в тебя, разъедает внутренности, как кислота, и ты живешь с дырой в груди, в которую вытекает все, что до этого составляло твою суть. Остается только черный, липкий, парализующий страх. Иногда мне казалось, что меня сейчас вырвет страхом.

Кто-то рассмеялся, а потом дверь захлопнулась. Я опустила руки и открыла глаза. Было все так же темно.

Может быть, в этот раз он просто ушел. Иногда они ничего не делали, просто смотрели, как я стою, как начинают дрожать от усталости мои вытянутые руки. Один раз я стояла так долго, что охранники трижды менялись.

А может быть, он сейчас откроет дверь снова. И снова рассмеется. Когда он учил меня драться, он тоже часто смеялся. Никогда не думала, что его смех будет звучать… так.

– Выход есть, – сказала я себе беззвучно, так же, как говорила уже много раз.

Язык был огромным и распухшим, с трудом ворочался в пересохшем рту. Я села на пол, обхватив колени руками, и принялась жевать влажный рукав. Руки мелко дрожали.

– Выход есть, просто я сейчас его не вижу. Я что-нибудь придумаю.

Но мысли путались, я не могла сосредоточиться. Слова потеряли свою силу. Правда заключалась в том, что я просто не способна была ничего сделать. От меня больше ничего не зависело. Вначале я еще думала о том, чтобы пройти через это и сохранить лицо, прикидывала, что я скажу во время допроса, как именно попытаюсь выкрутиться, но теперь… Мне просто хотелось, чтобы все это закончилось – с любым результатом.

И именно тогда дверь открылась, впуская в камеру полковника Валлерта.

Глава 23

Потом я узнала, что была глубокая ночь. Под глазами полковника залегли темные круги, подбородок покрывала щетина. Взгляд был холодным, пронизывающим. Таким взглядом смотрят через оптический прицел.

– Здравствуй, Корто, – сказал он. – Поговорим?

Какая-то сила вытолкнула меня из камеры, на запястьях снова защелкнулись наручники. Медленно переставляя ноги, я пошла вперед, за одним из безымянных охранников.

Поговорим – это хорошо. Это значит, что меня пока не собираются убивать.

Поговорим – это плохо. Они могут решить, что боль сделает меня более разговорчивой.

Идти было недалеко. Я шла, прикрывая глаза руками – свет был слишком ярким, и меня шатало из стороны в сторону.

Комната, в которую меня привели, была маленькая, с низким потолком, и в ней не было ничего, кроме серых стен, стола и двух стульев. На столе стояла бутылка воды, и, увидев ее, я уже не могла отвести взгляд.