Наверное, если бы они знали, кто она такая и кем была раньше, они бы вообще не согласились тут работать. Половина — точно.
Широко шагая, Амелия направилась к лифту.
С номером сто двадцать девять все получится, сказала она себе. После прошлого раза она отладила нейроимплант — пакет «Голоса» должен встать хорошо. Конечно, это будет ясно только через месяц, но она чувствовала, что в этот раз пройдет как надо.
Лучше будет только с номером сто тридцать один.
Она почувствовала, что краснеет, как школьница, и непроизвольно снова сунула кончик косы в рот.
Если все получится… Нет, не «если». Просто — получится. Получится перенести память целиком. Он все будет помнить, все-все. И ее тоже.
А если вдруг не получится, сказала она себе решительно, то она запишет его «Голос» в другое тело. Возьмет кого-то в Программу или потребует вернуть в лабораторию номер сто пятнадцать.
Двери лифта разъехались, она вышла, и тут же как по команде установилась тишина.
— Доброе утро, — кивнула она всем и никому.
Она будто увидела себя их глазами — уставшая некрасивая женщина сорока пяти лет, ни семьи, ни друзей, всю жизнь просидела в подвалах, кабинетах без окон, закрытых лабораториях, или вот как сейчас — в переоборудованных шахтах, тянущихся на десятки километров под землей…
Сейчас все иначе, они просто не знают. Владимир ее не боится, подумала она. Ни ее, ни ее работы.
— Рада, что все вы пришли нас проводить — по-видимому, дел ни у кого нет. Пока пакет «Голоса» не импринтирован полностью, работаем с оператором, проверяем реакции и работу техносоматики. Кто оператор?
Вперед выступил Леони, и она кивнула ему почти с теплотой. Два с лишним года назад, когда после Караги война повернула к финалу, ей предложили продолжить работу — на территории, принадлежавшей Альянсу, на новое правительство, на условиях полной анонимности, — и она вырвала, выгрызла право оставить Леони в живых. Она раз за разом доказывала, что операторы еще понадобятся, что нельзя вычищать всех, что найти и натаскать хорошего оператора — дело не одного месяца, она готова была его под кроватью у себя прятать после долбанного манифеста. Никто не ненавидел Возрождение Нации сильнее нее — из-за их действий под Карагой ей пришлось пустить всю свою работу, своих людей псу под хвост. Ей удалось сохранить лишь Леони — лучшего из всех. Теперь операторов у нее было четверо, но Леони все равно оставался лучшим.
И всех остальных людей в команду пришлось искать новых — ее бывшие коллеги, отказавшиеся сотрудничать с правительством Фогараши, очень скоропостижно умерли в тюрьме.
Она подошла к транспортной платформе, на которой уже было закреплено тяжеленное кресло, и лишние мысли тут же отступили на второй план. Улыбнувшись, она провела кончиками пальцев по щеке Измененной, ласково погладила отросшие волосы, прикоснулась к плечу. Накачанная релаксантами Измененная медленно, с усилием повернула к ней голову, приоткрыла рот, будто пытаясь что-то сказать.
Ничего она не скажет, Амелия это знала. Пока «Голос» не выстроит новые связи и структуры в ее мозге, она будет такой. Идеальной с виду и пустой внутри. Ничего, она наполнит эту оболочку содержанием — таким же гармоничным и идеальным.
— Все хорошо, маленькая, — сказала Амелия с нежностью. — Все будет хорошо. Сейчас поедем на полигон, побегаешь. Ты же хочешь побегать, правда?
Она уловила за спиной бормотание, в котором определенно расслышала слово «урод».
Амелия резко обернулась, пробежалась взглядом по лицам, которые застыли, будто замороженные.
— Ты, ты и ты, — ткнула она пальцем в троих, в ком безошибочно вычислила этих, разговорчивых, и с удовлетворением увидела испуг на их лицах, — едете со мной. На платформу, живо.
Я им покажу «урода», с холодной яростью подумала Амелия. Побегают сегодня с ее девочкой и поймут, что это они сами — уроды, жалкие, слабые, бесполезные. А ее Измененная — совершенна.
Хейке уснула и теперь смешно сопела и дергала ногой. Макс посмотрел на сестру — точь-в-точь Луна, когда перебирает лапами во сне. Он обнял белую лайку, и та положила голову ему на колени, подтолкнула мордой, напрашиваясь на ласку.
Макс зевнул и тут же выпрямился. Нет, он не уснет. Он слышал, как взрослые говорили — не ему, конечно, а между собой — что Джехона сегодня придет. И принял решение его дождаться. Неизвестно, когда он появится в следующий раз. Может, как их с Хейке родители — никогда.
За занавеской, отделяющей их с сестрой матрас от общей комнаты, послышались шаги, и он, опознав тетку, тут же закрыл глаза и уткнулся лицом в собачий бок. Тетка заглянула, пробормотала: «Опять он со своей псиной», — но гнать Луну не стала и ушла.
Он слышал, как она переговаривается с Андреем. А Джехона точно придет? Точно, он говорил, обсудим связь. Общее собрание будет? Нет, сегодня нет, иначе он сказал бы всем передать сообщение. Надо ему поесть сделать, что ли.
Макс обнял Луну крепче. Одной лапы у собаки не было — подорвалась, когда они ушли из Озерувица. Он тогда вспомнил, что в Селиполе живет тетка, мамина сестра, и решил ее искать.