Голос во тьме

– Главные ворота парка запираются цепями, – тихо пояснил ведьме Бреннон. – Но я не понимаю, почему чародей не воспользовался заклятием… А дальше? Что было дальше?

– Он позвал, и человек пришел, – тускло отозвался Эндрю. – И повел нас в лес. И велел он ей умереть, и она умерла. – В его глазах наконец появилось что-то осмысленное. – И тут его власть надо мной ослабла, и я… я… – Он сжал кулаки, вздрогнул от боли и посмотрел на свои руки. – И я свалил оттуда. Бежал, пока не… – Сутенер кивнул на дверь. – Чуть не сдох по морозу. Но здесь он меня не найдет, нет, нет, не найдет! – Он хихикнул.

– Ладно, мужик, уймись и расслабься. – Ведьма присела перед ним на корточки и посмотрела ему в глаза.

Полтора Кулака шарахнулся в угол и завопил; однако его крик тут же угас, и он покорно уставился на Джен. Бреннон прошелся по каморке. Единственный уцелевший свидетель, которого ему удалось найти, сбрендил и к тому же не помнил и половины из того, что комиссару было надо. Отличный результат.

– Спроси, как этот глас выглядел, – хмуро велел Натан.

– Вспомни его лицо, – сказала девушка.

– У него нет лица, – без выражения ответил Эндрю и обвел свою рожу пальцем: – Тут было пятно, и голос его был здесь, здесь! – Он снова ударил себя по лбу.

– А кроме лица? Что у него было кроме лица? Что ты увидел?

– Худой, – после долгой паузы откликнулся сутенер; Бреннон дернулся. – Низкий, Пэтти ниже плеча. Где Пэтти? Она моя, она была со мной! Где…

– Тша, – сказала ведьма. – Забудь о Пэтти.

Комиссар сник. Глупая надежда, что это был пироман, тут же стухла: тот был худой, но очень высокий, не уступал в росте самому Бреннону.

– Руки, – вдруг чуть слышно пробормотал Эндрю. – Руки… маленькие руки… такие маленькие…

…когда они наконец выбрались из люка, комиссар обнаружил, что Папа Эймс вполне пришел в себя. Кабатчик натужно сипел, пытаясь одновременно выплюнуть кляп, порвать ремень, которым связали руки, и подкатиться к двери. Бреннон остановился над ним, достал бумажник и бросил под нос Эймсу банкноту в полсотни. Папа перестал извиваться и заинтересованно скосил глаза на деньги.

– Охраняй его, как зеницу ока, – велел комиссар. – Тут на неделю. Потеряешь этого типа – попрощаешься с зеницей, усек?

Эймс так истово закивал, что чуть не подавился кляпом.

– Идем, – сказал ведьме Бреннон. – Мы тут закончили.

* * *

Комиссар вернулся в департамент к четырем – после ванны, обеда и смены всей одежды, от белья до шляпы. Даже пес, когда они прибыли в дом восемьдесят шесть, поднял морду, громко, выразительно принюхался и насмешливо фыркнул. Лонгсдейл ничего не заметил, зарывшись по уши в карты.

«Могло быть и хуже. – Бреннон ожидал обнаружить на месте кабака дымящиеся руины, но ведьма проявила себя весьма скромно – ограничилась физическими увечьями. – Твоих рук дело?» – строго спросил ее Натан, наблюдая за жертвами побоища.

«По большей части», – уклончиво ответила Джен, и он не был уверен, что она так уж преувеличила. По дороге к дому Лонгсдейла они обменялись кое-какими соображениями, но ничего нового Бреннону пока в голову не пришло. Ведьма сказала, что разум Эндрю Полтора Кулака разрушен грубым влиянием. Образы, извлеченные из его памяти, были слишком смутными: загадочный обладатель «гласа» выглядел как худая тонкая фигура с темным пятном вместо лица и маленькими руками, затянутыми в бледно-серые перчатки. Но опознавать его по такой примете невозможно – даже у комиссара лежала в шкафу пара дешевых серых перчаток.

Галлахер караулил начальство у кабинета. Бреннон кивком велел детективу войти, и тот с ходу вытряхнул из папки увесистую стопку бумаги – протоколы допроса больничного персонала.

– Ну, что там?

– Тухло, сэр. Никто ничего не видел, но при этом глаза прикрыть ни-ни, всю ночь не смыкали.

– Поднажми на них. Они не могут быть все слепыми.

Галлахер самодовольно пригладил усы.

– Вот потому, сэр, я решил допросить пациентов. Среди них мне попалась весьма бодрая старушка, миссис Рослин. У нее бессонница и сломанная лодыжка. Так что, как вы понимаете, уснуть ей трудновато. Вот она-то и видела парочку очень поздних посетителей в ту самую ночь.

– Да неужто? – недоверчиво спросил Бреннон. – А с головой у нее как? Может, она регулярно видит эльфов и фей?

«А уж чего я-то видел…» – тут же подумалось ему.

– Здравомыслящая бабулька, хоть и глуховатая, – пожал плечами Галлахер. – Я проверил у родичей – на старческое слабоумие она не жалуется. Так вот, с ее койки видна дверь в палату, где держат тяжелых больных. Старушка клянется мамой, что ночью к ним входили аж двое – причем вторым был высокий худощавый джентльмен, темноволосый, с тростью, с виду вполне человекоподобный, а вот первого она описала… гхм… цитирую. – Детектив развернул лист с показаниями миссис Рослин: – «Такая фигура, невысокая, тонкая, туманная как бы. Такая тень, как бы обволакивающая голову».

– Как бы тень, – тяжело сказал комиссар, сверля подчиненного взглядом.

– Бабулька близорука, – хмыкнул Галлахер, – а от бессонницы глаза воспаляются. Так что ничего удивительного, что лиц она не рассмотрела.

– Перчаток тоже…

– Сэр?