Голос Вселенной 1996 № 4

Из описания религиозной реформы царя Иосии (621 г. до н. э.) (II Цар. [IV Царств], 23: 4-14) видно, что в Иерусалимском храме хранились статуи и утварь, связанные с культами Баала, Ашеры, Солнца, Луны, звезд и «всего войска небесного». При храме находились и специальные дома, в которых жили жрицы-блудницы, ткавшие для Ашеры одежды. В храме имелись также колесницы Солнца и кони, которых иудейские цари ему посвящали. Обрядность служения Солнцу включала, очевидно, ритуальный проезд изображений этого божества на священной колеснице, что должно было соответствовать прохождению Солнца по небесам от восхода до заката.

В X в. до н. э. царь Соломон, преследуя свои политические цели, устроил в Иерусалиме храмы богов подвластных ему народов – моавитского Кемоша, аммонитского Милькома, а также Астарты – богини союзных с Соломоном сидонян. Эти храмы существовали до последней четверти VII в. до н. э. Стоял в Иерусалиме и храм Баала.

Одной из характерных особенностей религии древнего населения сирийско-палестинского региона было широкое распространение человеческих жертвоприношений: в жертву божеству приносили первородных сыновей. Сама жертва представляла собой сожжение (живым или заколотым) на костре. Называлась она молек (по-финикийски молх). Из этого названия относительно поздно возникло представление, будто существовало в древности поклонение кровавому богу Молоху, которому совершались человеческие жертвоприношения. Исследование финикийских посвятительных надписей, сопровождавших такие жертвоприношения, опровергло это заблуждение. Останки принесенных в жертву хоронили на специальных кладбищах (они назывались тофет); такие кладбища найдены при археологическом изучении финикийских городов Западного Средиземноморья. Древние израильтяне среди древних народов сирийско-палестинского региона не составляли исключения. Подобно другим, они совершали эти жертвоприношения в долине Хинном; из древнееврейского ге Хином («долина Хинном») возникло впоследствии выражение «геенна огненная». Одно описание у пророка Исайи (30:33) воспроизводит картину такого жертвоприношения:

Ибо устроен со вчерашнего дня тофет,
также и он для царя
приготовлен глубокий;
его костер [пылает] огнем,

и дров много.

Современники, наблюдавшие у финикиян жертвенное сожжение детей, ужасались чудовищному жестокосердию жертвователей. Им казалось немыслимым, чтобы нормальный человек, любящий отец мог обречь своего ребенка на страшную, мучительную гибель. Однако с точки зрения тех, кто совершал такие жертвы, они были подвигом благочестия во имя божества, и часто на благо не только данного конкретного лица, но и ради всего народа Так, моавитский царь Меша (IX в. до н. э.), терпевший поражение от израильтян, принес на городской стене в жертву всесожжения своего старшего сына, наследника. Израильтяне, уверенные, что теперь гнев божества обрушится на них, в панике бежали (II Цар. [IV Царств], 3:27). Мотивировка указанных жертвоприношений очевидна из ветхозаветного предания о том, как бог потребовал у Авраама принести в жертву его единственного любимого сына Исаака. Останавливая в последний момент обряд, бог говорит (Быт., 22:12): «Не простирай свою руку к отроку и не делай ему ничего, ибо теперь Я знаю, что боишься Бога ты и не спрятал своего сына, своего единственного от Меня». За это бог обещает (Быт., 22: 17–18): «Благословить Я благословлю тебя и умножить умножу твое потомство, как звезды небесные и как песок, который на берегу моря. И овладеет твое потомство городами своих врагов. И благословятся твоим потомством все народы земли, потому что ты послушался Моего голоса». Аналогичные рассуждения (чтобы их опровергнуть) приводит и пророк Михей (6:6–7):

С чем я предстану пред Яхве,

преклонюсь пред Богом Вышним?
Предстану ли пред Ним со всесожжениями,
с тельцами годовалыми?
Не хочет ли Яхве тысячи овнов,

мириады потоков елея?
Не дам ли я моего первенца за мое преступление,
плод моего чрева за мой грех?