Со своего высокого прибрежного утеса я гляжу на восток и вижу холмы, на которых лес вырублен. На юге я вижу устье реки, запруженное плотиной, чтобы лосось не мог пройти дальше. На западном горизонте траулер выскребает дно океана, а далеко на севере землю терзают в поисках нефти.
Реки были бы полны лосося, а в небе было бы темно от странствующих голубей. Волки, журавли, кугуары, река
Учитывая все это, предложение сообщества колонистов примкнуть к коренным жителям звучит как приглашение поучаствовать в разграблении дома. Будто они призывают растащить то немногое, что еще осталось. Можно ли надеяться, что колонисты будут следовать наставлениям Нанабожо ступать так, чтобы «каждый шаг был приветствием Матери-Земле»? Сожаления и опасения пока еще прячутся за проблесками надежды. Они заставляют меня держать сердце закрытым.
Но следует помнить, что наши беды затрагивают и колонистов. Им тоже никогда не прогуляться в высоких травах прерий, не увидеть веселый танец щеглов в подсолнухах. Их дети тоже лишены возможности петь на празднике кленов и пить чистую воду.
В своем путешествии по Северу Нанабожо познакомился со знахарями. Они дали ему священную траву
Когда Нанабожо пришел на Запад, он обнаружил много вещей, которые его пугали: земля дрожала у него под ногами, и огонь пожирал ее. Шалфей –
Нанабожо узнал о дуализме всего сущего и о том, что у него тоже есть двойник. В той же мере, в какой Нанабожо считал своим предназначением сохранение баланса в природе, его брат-близнец преданно служил созданию дисбаланса. Этот двойник познал взаимодействие сил созидания и разрушения и использовал это так, словно раскачивал лодку в бурном море, чтобы вывести людей из равновесия. Он решил, что власть позволяет быть высокомерным, и направил свои силы на ее захват, что привело к фатальному, как рост раковых клеток, разрушению. Тогда Нанабожо дал обет смирения, чтобы уравновесить высокомерие своего двойника. С этим предстоит столкнуться и тем, кто решил пойти по его стопам.
Сидя рядом с бабушкой Ситкой, я размышляю. Я не отсюда, просто путник, пришедший с благодарностью и почтением спросить о том, как же мы здесь оказались. Она радушно принимает меня – так же, как большие деревья Запада, заботившиеся о Нанабожо.
Я продолжаю сидеть в тени ее ветвей, а в моей голове хаотично мелькают мысли. Как и мои предки, я пытаюсь представить, каким образом иммигранты могут стать коренными жителями, но все время путаюсь. Иммигранты по определению не могут быть аборигенами. Коренными жителями люди считаются по праву своего происхождения. Сколько бы ни прошло времени, ничто не изменит историю, и никакие действия не заменят глубинного духовного родства с землей своих предков. Следование наставлениям Нанабожо не гарантирует трансформации Второго человека в Первого. Но если люди не ощущают себя коренными жителями, могут ли они войти в глубокое взаимодействие с окружающим миром ради его возрождения? Можно ли этому научиться и где найти таких учителей? Вспоминаю слова старейшины Генри Ликерса: «Знаешь, они прибыли сюда, думая, что разбогатеют, работая на этой земле. Поэтому они принялись копать свои шахты и валить деревья. Но земля тоже имеет силу: пока они работали на ней, она работала над ними. Учила их».