Голос земли. Легендарный бестселлер десятилетия о сокровенных знаниях индейских племен, научных исследованиях и мистической связи человека с природой

Бревно в нескольких дюймах над моей головой весит несколько тонн. Все, что удерживает его от того, чтобы найти покой на моей груди, это не сломанная до конца часть ствола на пне и ветви, упирающиеся в противоположный берег. Бревно в любой момент может порвать эти путы. Но, учитывая быстрый темп дождевых капель и замедленную скорость падения дерева, я чувствую себя в безопасности в данный момент. Время, которое необходимо мне для отдыха, и время, нужное для окончательного падения бревна, течет по-разному.

Время как объективная реальность никогда не имело для меня большого смысла. Важно то, что происходит. Как могут минуты или года, измеряемые механизмами, которые мы сами придумали, означать одно и то же и для комаров, и для кедров? Двести лет – это слишком мало для деревьев, чьи верхушки сегодня скрыты туманом, для реки это миг, а для скал – вообще ничто. Скалы, река и эти деревья будут здесь и через двести лет, если мы все не испортим. Что же касается меня, и этого бурундука, и тучи мошек, мельтешащих в луче света, – мы все уйдем.

Если и есть какой-то смысл в прошлом или будущем, то он запечатлен в настоящем моменте. Поэтому, если у вас есть время, потратьте его не на то, чтобы куда-то отправиться, а на то, чтобы насладиться им там, где вы есть. И я вытягиваюсь поудобнее, закрываю глаза и слушаю шум дождя.

Мягкий мох согревает меня и сушит мою одежду, я привстаю на локте, чтобы посмотреть на влажный мир. Капли дождя тяжело падают на клочок мниума морщинистого, прямо на уровне моих глаз. Этот мох растет вертикально, высотой он почти два дюйма. Листочки широкие и округлые – фиговое дерево в миниатюре. Один листик привлек мое внимание своим заостренным кончиком, не похожим на скругленные края других. Нитевидный кончик этого листика двигается как живой, в совсем не свойственной для растений манере. Кажется, что эта ниточка прочно прикреплена к вытянутому кончику листка, являясь продолжением его прозрачной зелени, но кончик вращается и колышется в воздухе так, словно что-то ищет. Его движение похоже на то, как гусеница раскачивается, стоя на своих присосках, пока не наткнется на соседнюю веточку, за которую она цепляется передними лапками, высвобождает заднюю часть тела и выгибается петлей, перемещаясь через пустое пространство.

Но это не гусеница-многоножка, это блестящяя зеленая нить мха, подсвеченная изнутри, как оптоволоконный элемент. Я слежу за тем, как блуждающая нить касается листа всего в нескольких миллиметрах от меня. Кажется, что она несколько раз постучалась по новому листку, а потом, словно успокоившись, протянулась между листками. Она натянулась, как упругий зеленый кабель, более чем в два раза увеличив свою первоначальную длину. На мгновение два островка мха соединяются блестящей зеленой нитью, а потом зеленый свет течет по этому мостику, как река, и исчезает, теряясь в зелени мха. Разве это не чудо – наблюдать животное, сотканное из зеленого света и воды, крохотное существо в виде нити, которое, как и я, вышло погулять под дождем?

Я стою внизу у реки и слушаю. Звуки отдельных капель дождя теряются в пенящемся белом потоке и его гладком скольжении по камням. Можно и не признать в дождевых каплях и речном потоке родственников – настолько различаются обособленное и коллективное. Я протягиваю руку к воде и позволяю каплям стечь с моей руки, просто чтобы убедиться в этом.

Между лесом и рекой галечная отмель – беспорядочно сваленные камни, смытые с гор постоянно меняющимся горным потоком за прошедшие десять лет. Ивы и ольха, ежевика и мох пока еще удерживаются. «Уйдет и это», – шепчет река.